Предполагалось, что Линк умер либо от гриппа, либо от малярийной лихорадки или вследствие отравления метиловым спиртом. В свидетельстве о смерти было указано отравление метиловым спиртом. Мать Линка, которая терпеть не могла невестку, дала делу ход. Ведь Элли сообщила ей о болезни сына только после того, как он умер, и потом сказала, что он отравился спиртом. Она обратилась в полицию и обвинила невестку в его смерти. Полиция допросила свидетелей. Судебные медики произвели вскрытие тела, некоторые органы были переданы химику доктору Бр. для химического анализа. В ходе химического анализа не удалось обнаружить следов метилового спирта или каких-либо медикаментов. Обнаружился лишь мышьяк, причем в значительном количестве. Яда было столько, что его хватило бы, чтобы отравить нескольких человек. Судебно-медицинские эксперты констатировали хроническое отравление посредством приема невероятно больших доз мышьяка.

В квартире фрау Линк провели обыск и нашли пачку писем Греты, а заодно и некоторые письма самой Элли которые вернула ей Грета. Часть писем она припрятала в матрац. В эти дни, когда над ними разразилась гроза, фрау Бенде занемогла и слегла. Девятнадцатого мая, спустя полтора месяца после смерти Линка, полиция арестовала его вдову. Двадцать шестого мая была взята под стражу фрау Бенде. Дело было возбуждено и против фрау Шнюрер.

Появившиеся в прессе короткие сообщения об этом случае произвели настоящую сенсацию. Следствие продолжалось почти целый год. Судебное разбирательство проходило с 12-го по 16-ое марта 1923 года в берлинском областном суде.

Элли Линк с самого начала во всем созналась. Она вела себя как напуганная гимназистка. Затем она показала характер. Ненависть к мужу вспыхнула с новой силой; она почувствовала себя невиновной; говорила в свою защиту, что убитый был настоящим злодеем.

Ее подруга была потрясена, до смерти напугана. И — вздохнула свободно. Ее преследовало застарелое чувство вины. Перед подругой совесть у нее тоже была нечиста. Со свойственной ей изворотливостью, она громко возмущалась, стараясь увильнуть от наказания, хотя и чувствовала себя виноватой. Она отрицала свою вину до самого суда; это была неумелая, неприкрытая ложь.

* * *

Угодив за решетку, Элли пришла в себя. От былого наваждения не осталось и следа. Теперь она не понимала, как с ней могло такое приключиться; сидя в камере предварительного заключения, она писала: «Что тут можно еще сказать. Я припоминаю все очень смутно, как будто это мне просто приснилось». Страха она не чувствовала. Она больше не испытывала лютой ненависти к Линку, все чувства ее притупились, осталась лишь злоба, в том числе и на покойного Линка, и эта глухая неприязнь, это омерзение придавало ей силы. Твердая вера в то, что он был жесток и порочен: вот что ее расшевелило и заставило действовать решительнее. Родители в Брауншвейге стали хлопотать, чтобы ей помочь. Насколько беспечна была Элли, можно судить по тому, как она ополчилась на мать Линка, которая мало того что затеяла это расследование, так теперь еще и пыталась прибрать к рукам вещи Элли, вернее, то, что досталось ей в наследство от Линка. Элли стала тормошить адвоката, который когда-то принял у нее иск о разводе: неужели она должна с этим смириться? В конце двадцать второго года она попрекала в письме родителей и сестер: им следовало взять себе на хранение ее вещи. Она потеряла все, что у нее было, она готова волосы на себе рвать. «Старухе просто нужен повод, чтобы усугубить мое положение, но пусть она только об этом заикнется, тогда я все выскажу, потому что это уже слишком. У Линка ничего не было, кроме драного белья. Если адвокаты не станут себя утруждать, все это может растянуться на годы. О, женщины! Почему они рожают таких бессердечных детей? Меня могут обобрать до нитки; старухе это понравится». Вслед за этим она пишет о том, что погода тут держится хорошая, а воздух просто чудный: «Только смотрите у меня — не болейте. Когда я приеду — чтобы все были здоровые и веселые. Прошу вас, обращайтесь аккуратно с моими пожитками; надо подумать, как мне быть; у меня ведь много обязательств. С сердечным приветом, ваша дочь и сестра, Элли».

Ей казалось, будто она отделалась от Линка, освободилась от него полностью. Но душевное равновесие у нее так и не восстановилось. Теперь, когда наваждение прошло, когда ненависть и любовная страсть поутихли, когда ее собирались за них наказать, она снова вступила в схватку с Линком. Он все еще таился в ее душе. Он врос в самые сокровенные ее чувства. В камере предварительного заключения ей часто снились кошмары. Некоторые из них она записывала. Вот ее сны.

«Мы брели с мужем по лесу, подошли к краю обрыва с оградой. Нам стало страшно — там внизу разгуливали львы. Линк стал ругаться и сказал: „Я сейчас столкну тебя вниз!“ Я и не заметила, как уже лежала внизу. Львы накинулись на меня, но я стала их гладить и ласкать, скормила им бутерброды, которые были у меня с собой. Они меня не тронули. Пока они ели, я полезла вверх по откосу и перебралась через ограду. А Линк рассвирепел и сказал: „Так ты, падаль, не подохла“. Там была калитка, она была просто прикрыта. Я толкнула Линка, и он полетел вниз. Львы его растерзали, и он лежал там в большой луже крови».

«Я была в комнате с маленькой девочкой, мы играли, забавлялись, миловались. Мы разучивали с ней какие-то фразы, которые ей нужно было сказать, и тут домой пришел Линк. Увидев его, мы вышли ему навстречу и сказали: „Здравствуй, папа, как прошел день?“ Как только малышка выговорила несколько слов, он сказал: „Девчонка вся в тебя“. Он вырвал девочку у меня из рук, схватил ее за ноги и шарахнул головой об угол стола».

«Линк купил собачку. Он хотел натаскать ее, чтобы она сторожила дом. Он схватил палку и начал ее зверски бить. Собака уже начинала выть, стоило ей услышать голос Линка. Я больше не могла видеть, как он мучает животное, и раскричалась: „Добром и любовью ты добьешься большего!“ Но Линк меня не слушал, тогда я отняла у него палку ударила его по голове, и он упал замертво».

«В зале повсюду лежали мертвецы. Мне надо было их обмыть и обрядить, но я по неосторожности опрокинула скамью. Все мертвецы попадали на пол. Когда я их поднимала, мне стало так жутко, что я бросилась бежать или хотела закричать. Но я не могла сдвинуться с места, а крик застрял у меня в горле».

«Меня вызвали в суд. Мне назначили очень суровое наказание. Пока я ломала голову над тем, как бы мне покончить с собой без мучений, пришла надзирательница и сказала: „Я помогу вам“. Она взяла нож и рассекла мне тело».

«Я услыхала голос мамули, которая звала меня, и подошла к окну. Тут я услышала, как кто-то вошел ко мне в камеру. Он оттащил меня от окна».

«В моей комнате лежал совсем холодный человек. Не знаю, кто это был: мужчина или женщина; может, это был мертвец, не помню. Человек был такой холодный, что мне стало его жаль. Я вытащила несколько тлеющих углей из печи и положила на кровать, чтобы ему было теплее. И в тот же миг всё загорелось, а я совсем потеряла голову, прямо как помешанная. Не передать, что ты чувствуешь, когда просыпаешься и понимаешь, что на самом деле ничего такого не было».

«В комнате стоял человек с ведром, а в ведре у него лежала змея. Этот человек указал змее, куда нужно ползти, и она обвилась вокруг меня и укусила меня в шею».