— Не помню, чтобы согласовывал с кем-то сверхурочную работу, — он загнул бровь.

Вот же привязался!

— Степан Дмитриевич, я сама виновата…

— Неси, — обрывает он, — я посмотрю, — и уходит.

— Блин! — я от досады топаю ногой. Делаю поспешно несколько глотков кофе, и спешу к себе, потом сразу наверх. Двери его кабинета приоткрыты, и я сперва заглядываю, а потом захожу. Стёпа сидит за своим столом, как всегда зарытый в бумаги. В кабинете горит приглушенный свет, а из панорамных окон открывается прекрасный вид на ночной город.

Я приближаюсь. Он отрывается от бумаг. Его взгляд уставший, и он массирует переносицу, и протягивает руку. Я вкладываю папку, и отхожу к длинному столу, сажусь на один из свободных стульев. Сижу, молча, не хочу отвлекать его, тем более что я всё уже поправила.

— Роза, ты опять делаешь одну и ту же ошибку, — встаёт он из-за стола, и подходит ко мне со спины, кладет передо мной папку.

— Вот эти показатели никогда не должны разница, — настоятельным тоном говорит он, и даже склоняется ниже, указывая на цифры в таблице.

Я киваю.

— Ты видишь, как и в прошлый раз, именно здесь ты допускаешь ошибку! — он опускает руки по бокам от меня, и упирает их в стол, и вместо таблицы с показателями я смотрю на его сжатые кулаки. На длинные пальцы, на запястья переплетенные, жилками и венами, уходящими по кисти вверх. Чувствую его горький аромат, что накрывает меня, и ощущаю, как растёт во мне сладостное томление. Оно поднимается снизу, закручивается в животе, потом ползёт выше, заставляя сердце биться быстрее, а дыхание сбиваться. Он не такой, как шесть лет назад. Тот Стеф никогда так не смотрел на меня, холодно и презрительно, не упивался своей властью и силой надо мной, не трахал, как последнюю шлюху в вонючей подсобке, которую, даже противно поцеловать. Он не ненавидел меня. Но тот Стеф не был растоптан, и унижен моей изменой. Тот Стеф любил меня. А этот сводит меня с ума, своей холодностью, и властью, и авторитетом. Я словно мышь перед удавом, трепещу перед ним.

— Я всё поняла, Степан Дмитриевич, — получилось уж слишком пискляво, но я от волнения не могу справиться с голосом, — я сейчас, же всё исправлю!

— Исправит она! — огрызается он, и я чувствую, горячее дыхание на макушке. Вздрагиваю. — Это непрофессионально! И не должно повторяться впредь! — чеканит он, его руки опускаются на мои плечи. И чуткие пальцы, жгут даже через ткань блузки.

— Стеф… — я пытаюсь встать, и разорвать этот контакт.

— Сними блузку, — хрипло говорит он, — будем твой отчёт исправлять.

— Что? — я оборачиваюсь, и натыкаюсь на его тёмные глаза. — Нет Стеф, такого больше не будет!

— Почему? — он продолжает удерживать меня на месте, и массировать плечи. И хоть нас разделяет высокая спинка стула за моей спиной, мне всё равно очень волнительны его прикосновения. Его пальцы перемещаются на основание шеи, потом скользят вперёд, накрывают, слегка сжимают её, и запрокидывают мою голову назад. Он смотрит мне в глаза, а я даже моргнуть боюсь. Удав, гипнотизирует, подавляет, навязывает свою волю. — Тебе, по-моему, понравилось, в прошлый раз. Ты сладко стонала, кончала.

— Нет, Стеф, нет, — мой голос срывается, потому что его руки ныряют в вырез моей блузки и сжимают обе груди. — Ах! — только и вырывается у меня. Я сжимаю полированную столешницу, чтобы хоть как-то держать себя в руках, но он умело распаляет меня. Гладит, жмёт мою грудь, чутко наблюдает за реакцией. Я облизываю пересохшие губы, и закусываю их, подавляю стон.

— Надеюсь, на работу ты ходишь в трусиках? — его горячее дыхание опаляет мою шею, когда он склоняется ко мне, а через мгновение, там уже горит горячий влажный след от поцелуя.

— Да, я… — с губ всё же срывается стон, потому что его руки пробираются под бюстгальтер, сжимают мои и без того твердые соски.

— Стеф, не надо, — стону я, а сама откидываюсь назад, чтобы ему было удобнее ласкать мою грудь, выгибаюсь. Между ног уже откровенно влажно, ещё чуть-чуть и я сдамся.

— Хочешь сказать, что не хочешь? — ухмыляется он мне в ухо, и тут же прикусывает мочку. И я протяжно стону. Мурашки возбуждения пробегают по всему телу.

— Нет, нет Стеф, — из последних сил, я пытаюсь дать отпор.

— Давай проверим, насколько ты лжива, — рычит он мне в ухо и подтягивает, поднимает и кладёт животом на стол, прямо на злополучный отчёт. Я трепыхаюсь, но он жестко придавливает меня рукой, давя на поясницу, а другой рукой задирает мою юбку.

— Перестань, Стеф, — я дёргаюсь, пытаюсь выкрутится, чувствую, как он тянет сперва вниз мои колготки, потом трусы, и бесцеремонно толкает в меня пальцы. Проникает в податливую, влажную плоть.

— Да ты течёшь, Роза, а говоришь, что не хочешь? — хрипит Стеф, и продолжает погружать в меня свои пальцы, снова и снова. Продолжает вдавливать одной рукой в стол, так что кислород не до конца заходит в лёгкие, и трахает меня пальцами, пока я не перестаю сопротивляться, и не начинаю подавать бёдра навстречу ему.

— Да! Да! — сдаюсь я, и совсем теряю рассудок от желания. Эта унизительная поза, и его доминирование, лишают меня воли, я готова сдаться на его милость, лишь бы он вставил в меня свой член, и уже оттрахал меня. Сейчас я не думаю о том что, я жалкая, безвольная, и униженная. Меня сейчас заботит только то, что этот мужчина, которого, как мне казалось, я знаю, а на деле, даже близко не знакома, доставит мне удовольствие.

— Скажи, Роза, ты для всех такая отзывчивая или только для меня? А? Хочешь, что бы я поимел тебя? — спрашивает Стёпа и почему-то убирает пальцы из моего лона.

Я всхлипываю. Его слова ужасны. А ещё ужасно, что я доведена до предела, и не могу найти в себе сил, послать его, а надо, очень надо! Но сперва пусть уже трахнет, и этот тугой узел, что стянут мой живот, наконец, ослабнет.

— Ты же знаешь, — задыхаюсь я.

— Скажи, — приказ.

— Я хочу тебя, — выдыхаю, — возьми меня! Прошу!

И тут же