Среди разбойников, вносящих смуту в жизнь евреев, не раз оказывались евреи. Их участие в разбое обычно ограничивалось тем, что они указывали бандитам на богатых иудеев, давали сведения об их детях, родителях, о месте пребывания. Занкан знал, такое случается, но он не слышал, чтобы еврей сам похищал кого-либо, т. е. во всеуслышание заявлял, что он — разбойник. Поэтому Занкан решил поначалу повидать Эуду, а потом поговорить с остальными двумя — Гучу и Джачу. Впрочем, ему незачем было выяснять с ними отношения — оба были известными головорезами. Занкан не раз протягивал им руку помощи, а сейчас они утверждают: мы понятия не имели, что похищаем дочь Занкана.

Дом Иошуа стоял, разумеется, в Петхаине. Именно сюда приехал Занкан, но его слуге сказали, что Иошуа здесь уже не живет, дом отошел заимодавцам в уплату за долги. Соседи, живущие поблизости, сообщили его новый адрес, не забыв присовокупить, что хозяйка дома не вынесла обрушившихся на семью несчастий и отошла в мир иной.

Занкан вошел в лачугу Шалелашвили — землянка без окон походила на большой гроб. Сквозь дым, заполнявший помещение, Занкан с трудом различил сидящего у огня Иошуа с книгой на коленях. По всей видимости, это была Книга псалмов.

— Мир вам! — сказал Занкан.

Иошуа поднял голову, посмотрел на гостя, ответил:

— Мир вам, — и снова уткнулся в книгу.

В нескольких шага от очага Занкан заметил лежащего на бурке раненого. Приблизился к нему и присел на стоявший поблизости чурбан. Внимательно оглядел Эуду. «Хороший парень!» — подумал, заглядывая в голубые глаза Эуды. Потом спросил, как его рука, болит или нет. Эуда качнул головой. Занкан холодно осведомился:

— Почему, с какой целью ты хотел похитить мою дочь?

Эуда равнодушно отвечал:

— Потому что мне нужны были деньги.

Ответ не понравился Занкану, он показался ему даже оскорбительным.

— Гучу и Джачу я спрашивать не буду, но ты мне должен ответить: как мог ты, иудей, пожертвовать иудейкой? — Он говорил тихо, не спеша, с видом заинтересованного человека.

— Потому что она твоя дочь, а ты богатый человек!

— Ты ведь знал, что она иудейка?

— А неиудейку можно похищать?

— Я спрашиваю с тебя не за твои разбойничьи дела. Хочешь разбойничать — воля твоя. Меня это не касается. Я, еврей, спрашиваю тебя за то, что ты сделал с еврейкой. Отвечай! — Эуда молча смотрел в потолок. — Господь велит нам заботиться друг о друге, а ты такое сотворил со своей соплеменницей.

— А где он этот ваш Господь, — подал голос Эуда, — он отвернулся от нас.

В ответ на эту реплику Иошуа за спиной у Занкана исторг почти вопль:

— Не ведают несчастные, не знают, что Он, Благословенный, обращает свой лик на тех, кто верит в его величие.

Иошуа проговорил это нараспев, покачиваясь на стуле, и, закончив, снова уткнулся в псалмы. Занкан смотрел на Эуду. Лицо парня тонуло в дыме, потянувшемся из очага. Собравшись над головой Эуды, дым лениво, не спеша расползался по каморке.

— Да и на тебя надеялся, что пощадишь меня! — наконец проговорил он.

Дым рассеялся, и проглянуло лицо Эуды. Занкан снова изучающе смотрел на него. «Ему нет и двадцати, но, похоже, он не дурак», — подумал и повернулся к Иошуа.

— Иошуа, приходи ко мне сегодня вечером, после молитвы, я одолжу тебе денег, хочешь — верни себе дом, хочешь — купи новый.

Иошуа продолжал читать псалмы, раскачиваясь на стуле. Занкан решил, что он его не расслышал. Какое-то время молча наблюдал, как Иошуа двигается в такт чтению, и хотел было повторить свое предложение, но Иошуа вдруг перестал раскачиваться, закрыл Книгу псалмов, положил на нее руку и сказал:

— Чтобы служить Господу, молиться ему, нет необходимости в большом доме. Я молюсь в синагоге, сюда прихожу спать. У меня было все, и я убедился: без всего можно служить Господу.

Занкан молча смотрел на Иошуа, осмысливая сказанное им.

— В Анаклии мне нужен верный человек. У тебя будет доход.

Иошуа не спешил с ответом.

— Взгляни, что здесь написано, — наконец заговорил он, — «Блажен человек, которого ты караешь, Господи, и учишь Торе». Я получаю наслаждение от моих мучений, Занкан! — И Иошуа, шамкая про себя, продолжил чтение псалмов, постепенно раскачиваясь в такт чтению.

Занкан повернулся к Эуде:

— Мне известно, чьи вы рабы. Освободить вас?

— Хозяин есть хозяин. Тебе придется служить так же, как и ему.

— Нет, не так. Я тебя выкуплю и подарю свободу.

Эуда внимательно посмотрел на Занкана:

— А потом?

— Ты должен обещать мне кое-что.

— Все не могут быть свободными, — снова подал голос Иошуа, — это может принести несчастье стране. Ничего больше! — Занкан повернулся на своем чурбане и вопросительно уставился на него. А Иошуа не спешил продолжать начатое. Только после долгой паузы произнес: — Ты никому не можешь даровать свободу, Занкан! Свободу человеку дает сперва служение Господу, а потом знания! — Иошуа говорил почти плача, нараспев. — Свобода есть знание, и горе тому, кто не хочет этого понять!

— Я и ставлю твоему сыну, Иошуа, такое условие, как только Господь вернет ему здоровье, он должен отправиться к раби и начать изучать Тору. Давид одолел Голиафа благодаря своему уму, не силе. Это первое. Второе: где только мне бывать не приходится, в пути человека подстерегают опасности, мало ли кто может повстречаться, Эуда будет мне стражем и проводником.

Иошуа ничего не ответил. Сощурившись, молча смотрел на Занкана, а потом снова вернулся к своим псалмам.

— Почему ты не обучил сына тому, что читаешь, почему он подался в разбойники?! Надо было лучше смотреть за ним!

Иошуа снова сощурил глаза, затем с благоговением положил книгу на пол.

— Господь дал тебе и богатство, и ум. Ты прекрасно знаешь наш закон — каждый человек сам выбирает свой путь. Он не внял моим внушениям.

Воцарилось молчание, которое спустя некоторое время нарушил Занкан.

— Человек всегда может повернуться к Богу, — тихо проговорил он, — а наш долг помочь ему в этом. Мир вам! — И он направился к выходу.

— Не спеши, Занкан, раз уж ты пожаловал ко мне, выслушай, что я скажу!

В очаге дымились сырые дрова. Дым ел глаза Занкану.

— Слова бедняка никому не интересны! А тем более слова некогда состоятельного, а потом обнищавшего человека! Я в свое время никогда не прислушивался к таким. И все же скажу тебе: мы — иудеи, они — вельможи. Сколько добра им не делай, однажды они все забудут. Они не знают пощады. Именно потому я и очутился здесь, в этой землянке!

— О какой пощаде ты толкуешь, Иошуа?

— Говорят, ты пользуешься уважением сильных мира сего, тебе доверяют государственные дела.