И вот теперь они собрались за обеденным столом, понемногу пробуя закуски и притворяясь счастливой и дружной семьей. Жалкая кучка никчемных аристократов.

Бастиану еще предстояло сказать свое слово. Он только сверкал глазами так, будто собирался рвануться через стол, свалить на пол вазу венецианского стекла, в которой стояли белые тюльпаны, и задушить Глорию голыми руками. Как ни странно, мысль об этом подзадоривала ее, потому что до сих пор она ни разу не видела Бастиана настолько возбужденным. Прежде он неизменно был таким выдержанным, таким предсказуемым. Таким скучным.

Почему это она вообще решила, что он привлекателен? Понятно, сама Глория внешне казалась школьницей выпускного класса, а все остальное было скрыто глубоко внутри. А как у Бастиана?

Наверное, не так. Он всегда был одинаков — с того дня, когда они познакомились на ежегодных торжествах в Чикагском художественном институте.

Тогда Глория, которой наскучили разговоры ни о чем за коктейлями, улизнула с приема и стала бродить наугад. Она оказалась в пустом боковом зале галереи, где висели недавно выставленные работы импрессионистов.

Засмотрелась на небольшую пастель работы Дега — она изображала купающуюся молодую женщину, — и тут в тишине раздался красивый низкий голос:

— У нее волосы, как у вас. — Глория обернулась на голос. — Только ваши намного красивее.

Она увидела молодого человека, потрясающе красивого, очаровательного и (как вскоре выяснилось) принадлежащего к одной из старейших и самых именитых семей в Чикаго. Ее родители полностью одобрили такое знакомство.

В течение лета их роман развивался. Бастиан ухаживал за ней, Глория принимала его ухаживания. В конце концов, у него было все, чего она только могла (как считалось) ждать от мужчины. Мало того — Бастиана мечтали заполучить все девушки в Чикаго, и это лишь увеличивало его привлекательность. В конце августа, во время прогулки на яхте его отца, Бастиан сделал ей предложение — на фоне изумительного заката, какие бывают только на озере Мичиган. Вскоре об их помолвке было объявлено в чикагской газете «Трибьюн» — как раз к началу занятий в выпускном классе школы.

Но у них не было ничего общего. Они редко беседовали на какие-нибудь темы, помимо тех, которые желал обсуждать Бастиан: финансы, политика и прочие скучные вещи. А что еще важнее, когда он поцеловал ее, в поцелуе не было огня. Он просто легонько клюнул ее. Где же пыл? Где страсть? Вот когда Лоррен рассказывала о том, как мальчики целуют на французский манер, в ее изложении это звучало так… чудесно.

А почувствует ли Глория что-нибудь столь же чудесное с Бастианом? Закружится ли у нее голова, едва он войдет в комнату — так, как закружилась при первом взгляде на Джерома Джонсона?

Она обвела взглядом сидящих за столом. Ну, пора ломать лед. Быть может, ей удастся сосредоточить всеобщее внимание на Кларе, которая способна хотя бы утомить их всех до смерти.

Глория изящным движением положила нож на стол у самого края тарелки.

— А расскажи нам, Клара, что же ты поделывала с тех пор, как окончила школу? Ты ведь закончила ее в июне, так? Почти четыре месяца назад.

Все обратили взоры на Клару, с интересом ожидая ответа, и та застыла в напряжении, так и не опустив руку с зажатой в ней вилкой.

— М-м-м, погоди-ка, я все это время…

— Давай оставим твою кузину в покое, — с некоторым беспокойством сказала миссис Кармоди. — Пусть спокойно пообедает. Должно быть, она ужасно устала после такого долгого путешествия.

— Но ведь она ехала со всеми удобствами, поездом, а не каким-нибудь караваном фургонов, — отмахнулась от матери Глория.

— Глория Кармоди, ты сегодня совсем позабыла о приличиях!

Ответ сорвался с языка Глории раньше, чем она успела прикусить язычок:

— Наверное, я потеряла их в парикмахерской, мама.

— Был бы сейчас здесь твой отец! — воскликнула миссис Кармоди, возмущенно всплеснув руками. Потом обратилась к Бастиану: — Мистер Кармоди непременно был бы здесь, если бы ему не приходилось так много ездить по делам. — Мать бросила взгляд на прическу Глории. — Хотя, возможно, и лучше, что его здесь нет. Он был бы потрясен, если бы увидел, как ты выглядишь, Глория.

— Какая вы мудрая женщина, миссис Кармоди, — проговорил Бастиан с принужденной улыбкой.

Глория и вправду была рада, что отца нет сейчас дома. За этим столом не хватало еще одного старомодного консерватора, осуждающего ее.

— Так что же, Клара? — немного резко спросила Глория, снова обернувшись к кузине.

Клара заерзала на стуле.

— Ой, боюсь, о том, чем я занималась в последнее время, не очень-то интересно слушать за столом.

— Ничего подобного! — вставил свое слово Бастиан. — Мы с большим интересом вас послушаем. — Он подпер руками подбородок и просиял улыбкой кинозвезды.

Глория уже знала, что таким образом он — в своем понимании — совершает «глупости» и «очаровывает» окружающих. Он обнажал белоснежные зубы, из-под рукавов темного костюма чуть-чуть показывались манжеты белой сорочки, а глаза сияли от удовольствия. Глория понимала: это он так насмехается над ней.

Миссис Кармоди хихикнула.

Глории хотелось поколотить их обоих, однако она не сводила взгляда с Клары. Та похлопала глазами и наконец заговорила:

— Ну да, вот, дайте подумать. Поначалу я стала… помогать отцу в церкви, а маме на ферме. Мне просто очень нравится подниматься утром в полпятого, чтобы подоить коров. Это способствует смирению плоти и возвышает душу. Никого и ничего — только я, корова и первые лучи зари. И такая радость, что предстоит исполненный тяжкого труда день!

Глория с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Она все ждала, что Клара сейчас и сама засмеется и скажет, что пошутила, но на лице кузины не было и тени улыбки.

— Это, конечно, не единственная моя радость, — добавила Клара. Казалось удивительным, что эта девушка в застегнутой по самую шею блузке вообще может что-то рассказывать. Такой уродливой блузки Глории давно не приходилось видеть: желтенькая, со свисающими кружевами и высоким жестким воротником, который позабавил бы даже бабушку. — Еще мне нравится бесплатно работать в педиатрическом отделении нашей больницы.

— В педиатрическом отделении? — переспросила Глория. Кузина что же, всерьез все это говорит?

— Больные и умирающие дети, — пояснила Клара, прищурившись. — Вы бы не поверили, сколько детей болеет и просто умирает. Я ухаживаю за ними, когда они отдают Богу душу.

— Да что ты, Клара, я себе этого и не представляла! — воскликнула мать Глории, на лице которой изобразились одновременно и потрясение, и удовлетворение. Глория смерила кузину уничтожающим взглядом.

— А как же развлечения, Клара? Только не старайся уверить меня, будто ты на самом деле такая святоша.