Об этом не хотелось думать, поскольку ещё в детстве начитался книжек про шпионов. Решил молчать.

Но и дознаватель не прост — отбросил прочь формальности и перешёл прямо к делу:

— Я вот что тебе скажу: повинную голову меч не сечёт. После двадцатого съезда нашей партии даже рецидивистов на волю выпускают. Так что выкладывай всё начистоту, а уж я похлопочу, чтобы тебе скостили срок…

Наконец, Терентию Павловичу наскучило молчать:

— А что мне будет, если признаюсь, что японский шпион?

Дознаватель видит: перед ним приличный человек. То ли решил помочь, то ли выгоду для себя какую-то нашёл:

— При культе личности могли бы сразу расстрелять, ну а сейчас потребуются доказательства. Это такая тягомотина! Лучше признайся в ограблении табачного киоска, у меня тут есть несколько похожих эпизодов.

— А как же с документами? Меня самого на днях ограбили. И деньги, и документы отобрали.

— Что ж, такое бывает. Как зовут?

— Дынин, Терентий Павлович.

— Откуда родом?

Сказал первое, что в голову пришло:

— Из Саскылаха.

— Это где ж такое?

— Да в Якутии.

— Надо же, куда занесло! Ну ладно, мы пошлём запрос, а пока посидишь в Бутырке.

Когда ввели в камеру, понял, что до ночи не дожить. Там такие жуткие мордовороты собрались! Тут же напряг свои мозги, причём выразил желание сразу отправиться из Бутырок куда-нибудь подальше — в Бирюлёво или хотя бы в Нагатинский затон. И что-то в этом роде получилось! Ну а как иначе, если судьба хотя бы иногда благоволит?

Глава 10. В гостях у государя

Увы, механизм телепортации крайне ненадёжен — может занести в любой уголок Земли и в какой угодно год. Вот и теперь Терентий Павлович оказался в комнате среди людей, которых прежде не встречал, да и одеты очень странно — на одних длиннополые сюртуки, на других толстовки. А разговор крайне интересный — готовится покушение на Александра Третьего. Терентий Павлович в ужасе: «Этого нельзя допустить! Положим, памятника мне не жалко, пусть взрывают, но тут живой человек, богопомазанник, отличный семьянин и прочее, и прочее». Стал думать, как Алекса предупредить, и тут помогли сами заговорщики — поручили следить за передвижением царя по Петербургу, чтобы найти удобное место для теракта.

Вот так Терентий Павлович оказался на улице, когда государева карета мимо проезжала в сопровождении отряда драгун. Ну и дождался — царь выглянул из кареты и кричит:

— Терентий! Ты ли это?

И вот они уже в Зимнем, за обеденным столом, уставленным разнообразными яствами. Всё, как положено — обер-форшнейдер режет фазана, запечённого под винным соусом, затем раскладывает кусочки по тарелкам, мундшенк разливает по бокалам испанское вино, по вкусу похожее на любимую «риоху». Понятно, что царю прислуживает обер-шенк, но и Терентию Павловичу со стороны прислуги малая толика внимания досталась.

Потом перешли в государев кабинет — там-то и сдал Терентий Павлович заговорщиков. А чего их жалеть? Террор — это не наш метод!

Алекс так расчувствовался, что готов был полцарства подарить. Но потом одумался:

— Лучше я тебя в звание обер-гофмаршала произведу, будешь моим хозяйством управлять.

Терентий Павлович не в восторге от такого предложения:

— Ну какой из меня управляющий? Я по складу ума и по образованию учёный.

Тут царь хлопнул себя ладонью по лбу:

— Как же я сразу-то не сообразил?! Вот что, я тебя академиком назначу, а вдобавок орден Святого апостола Андрея Первозванного вручу.

«Ну вот, понемногу жизнь налаживается. Но почему для этого пришлось перебираться в девятнадцатый век, да ещё оказывать неоценимую услугу государю?»

А царь никак не успокоится, словно бы ждёт выстрела из-за каждого угла:

— Ну вот ты скажи, зачем они меня убить хотят? Я же к людям всей душой, не то, что мой отец. «Вешатель», так его прозвали.

— Он вроде бы либеральные реформы проводил.

— Одно другому не мешает.

«Странная логика у Алекса. Однако у правителя огромной империи свои резоны. Сочетание кнута и пряника — такая метода проверена в веках, и ничего лучше люди так и не придумали. А либеральные реформы, что ж, это модно, но скоро устаёшь от засилья ничем не ограниченной свободы и даже более того — словно прокисшее вино, она вызывает жуткую изжогу».

Через несколько дней роскошной, сытой жизни при дворе Терентий Павлович затосковал:

— Хорошо у тебя, Алекс, но пора возвращаться в двадцать первый век.

— Может быть, останешься?

— Да нет, домой хочу.

— Так ведь там опять запихнут в психушку.

— Не посмеют, если такой орден на груди.

— И то верно. Тогда грамоту собственноручно напишу — когда пожалован и за какие заслуги.

Грамоту царь написал, скрепил своей печатью, а потом снова за своё:

— По-моему, не стоит тебе рисковать. Того и гляди, занесёт ещё лет на семьдесят назад, не дай бог, станешь декабристом и кончишь жизнь в сибирских рудниках под Нерчинском.

— Это вряд ли. Я понял, в чём тут дело. Если уж очень разозлён на власть, тогда тянет в прошлое, будто бы там всё было лучше, никаких тебе проблем. А что, если объяснюсь в любви и к коллегии Минобрнауки, и к Президиуму Академии наук? Вроде бы должен вернуться на круги своя, туда, где всё и началось.

— Ну что ж, попробуй! Не получится, тогда опять ко мне. Я с радостью приму.

Прежде, чем предпринять попытку возвращения в прежний мир, Терентий Павлович решил заново проанализировать то, что с ним случилось за последние дни:

«Я конечно, не Эйнштейн, но жизнь и не тому научит. Будем рассуждать, что называется, от печки. С памятником Ильичу всё ясно — ну привезли и привезли, ничего тут не поделаешь. Но почему он решил заговорить именно со мной? Ведь когда стоял на прежнем месте, рядом проходило множество людей, выбирай любого. Видимо, им Ильич совсем не интересен, а вот я обязан уделить ему внимание по должности — как-никак, занимаюсь изучением влияния личности на ход истории»

Терентий Павлович мысленно поставил галочку в списке накопившихся проблем и перешёл ко второму пункту:

«Теперь займёмся Горбачёвым. Не велика персона, всего шесть лет у власти, но не в этом дело. Его-то как занесло на мою лужайку? Видимо, имел возможность пообщаться с Ильичём — тот и посоветовал встретиться с интересным собеседником. Похоже, все там собрались, от Платона и Сократа до тех вождей, философов и прочих мудрецов, которые совсем недавно ушли из жизни. Тогда и появление бюста Ельцина можно объяснить. А вот почему портрет Брежнева заговорил? Ах да, это же был сон, тоже касается и Екатерины».

Ещё