В тот первый раз Ёрмунганда глядела на Рандрасиль почти с тоской. Ей не было пути в эти кущи: она уже была слишком толста, слишком тяжела. Она была как тот прохожий у витрины, что из мокрого мрака глядит на ослепительные сокровища. Змея подалась назад, склонила чудовищную голову и поползла прочь. Пройдет время, и Ёрмунганда снова увидит морское древо, но сама она будет уже совсем другой.

Она продолжала расти. Она была больше любой земной змеи. Она была длиной с речной рукав или с дорогу, ведущую через пустошь. Ей требовалось все больше пищи. Подобно китам, она всасывала криль, догоняла и целыми стаями глотала сельдей. Опускалась в темноту. Там у самого дна жили кашалоты и чудовищные кальмары трупного цвета. Набрасывалась на них, рвала клыками. Исполины-киты ей была пока не по силам, но однажды она уже объела китовью тушу, вместе с терпким жиром заглотив целые армии червеподобных миксин, глубоко врывшихся в мертвую плоть. Длинным гибким кальмарам она вырывала щупальца, вгоняла клыки в бледные глаза, сосала и глотала в чернильном облаке, в черной бессветной воде.

Теперь она ела, потому что голод был неутолим. Длиной и шириной равнялась большой реке. Раз, огибая плавучую льдину, сорвалась в погоню за темно-мерцающей тварью и потом только поняла, что гонится за собственным хвостом. Голова ее, некогда точеная, понемногу покрывалась уродливыми буграми и наростами. Как-то она мчалась за стаей косаток – китов-убийц, гнавших стаю дельфинов. Охотники и добыча, выпрыгивая из воды, чертили дуги над холодными волнами. Один кит держался поодаль от остальных. Он был необычно блестящий, словно отполированный, влажный черно-белый мрамор. Его огромный рот, казалось, смеялся, – да, именно смеялся, а глаза насмешничали, чего у китов нет и в обычае… Демон и его дочь приветствовали друг друга, она – взмахом пышной гривы-короны, он – свистом, щелканьем и ударами плавников.

Кит и змея охотились вместе. Били большую рыбу – жирную, медлительную, ленивую треску, порой вырастающую с человека. Лакомились прихотливо: вырывали печень и ястыки с икрой, плавники и кости отбрасывали. Пожалуй, забавней всего было гнать голубого тунца – теплокровный, гладкий, быстрый, он блестел черными глазами и походил на огромный щит, отделанный жемчугом и турмалином. Им попадались людские ловушки на тунцов, целые города из сетей с замысловатыми воротцами, ходами и внутренними каморками, откуда один путь – на бойню. Отец и дочь вспарывали хитрые сети клыками и плавниками, с удовольствием следили, как порскает освобожденная рыба. Одним улыбались, других пожирали. То возглавляли косяки, то пощипывали им края. Ловили тюленей, как ловят их косатки: черно-белый, улыбающийся Локи выпрыгивал из воды стоймя и бил по ней хвостом и плавниками. Подымалась волна, и гревшихся на камнях тюленей – крабоедов, леопардовых и прочих – смывало в осклабленную пасть змеи.

Они играли вместе, и часто от этих игр вода окрашивалась багровым, да и чуть придушить друг друга они могли.

Все это время она росла. Вытянулась, как армия на переходе. Шириной сравнялась с подводными пещерами, уходящими глубоко во мрак. Она все больше времени проводила в темнейших глубинах, куда не проникал солнечный свет, где добыча была скудна и странно светилась красным и синим. Ей попадались горные хребты под водой и жерла, изрыгающие столбом горячий газ. Она глотала воду с блеклыми придонными креветками и вытягивала из трещин бахромчатых червей. Морские жители не догадывались о ее приближении: ни одно из доступных им чувств попросту не могло ее охватить. Да и не бывало раньше таких огромных тварей. Она меж тем сделалась размером с цепь вулканов. Ее морда покрылась водорослями, как лесом, в короне запутались кости, раковины, клочья кожи, оборванные крюки и лесы. И конечно, она была очень тяжела. Проползая по коралловым зарослям – розовым, золотым, зеленым, полным жизни, – она оставляла за собой плоское дно, меловое и мертвое.

Однажды Ёрмунганда поднялась из глубин и увидела голову такую же страшную, как у нее самой: рогатую, с остекленелыми глазами, нависшим лбом и черными ноздрями-жерлами. Голова была без тела, только кровью краснел обрубок шеи. Змея вскинулась стоймя, как косатка, и голову заглотила. А внутри, в горле, оказался у добычи крюк – тяжелый, на такие подвешивают котлы над огнем. Слишком быстро глотнула змея, крюка не заметила, но вот кто-то потянул лесу, дернул, и, взметнув зловонную пену, вместе с мертвой головой-приманкой показалась над волнами голова змеи.

Ёрмунганда увидела лодку – обычную, рыбачью, каких много поломала она и ненароком, и играючи. В лодке сидел инейный великан-хримтурс, серо-серебряный с синим отливом. У него была густая, льдом покрытая грива и огромная борода цвета пепла… Но кто это с ним, кто маячит над лесой, уходящей ей в пасть-пещеру? Лицо такое же свирепое, как у нее, черное от ярости и натуги, глаза сверкают красным из-под густых бровей, и все это в оправе огненной бороды и волос. Тор! Тор, бог-громовик, тянет ее на крюке…

Змея стала подыматься, расти над волнами – казалось, что ей не будет конца. Поднялась выше мачты Торовой лодки, покрепче зажала приманку в израненной пасти и потянула. Удилище согнулось и задрожало. Бог держал крепко, лодка плясала в воде. Змея трясла отростками на голове и шипела, плюя ядом. Бог яростно вперялся в нее и тянул, тянул лесу. Великан встревожился:

– Несдобровать нам!

Небо потемнело, тучи навалились черными сугробами. Змея извивалась и шипела, бог сжимал удилище. И тут молния рассекла покров туч. Никогда еще змея не знала такой мучительной боли. Она захрипела и забилась о волны. Леса натягивалась, удилище гнулось, но не ломалось: его оберегали сильные руны.

Наконец великан – звали его Хюмир – перебрался к другому борту лодки, в которой уже плескала вода, вынул большой охотничий нож и одним ударом пересек лесу. Змея взревела и канула. Бог, охваченный яростью, схватил свой молот с короткой рукоятью и пустил ей вдогонку, целя в голову. Тор бил метко. Густая, темная кровь заклубилась в воде. Молот пошел ко дну, и змея погналась за ним во мрак. Хюмир угрюмо буркнул, что Тор об этом пожалеет. Бог огрел его кулаком по каменной голове, да так, что великан вывалился за борт. Тор выпрыгнул из лодки и то вплавь, то вброд двинулся к берегу.

Змея терлась о скалы, пытаясь избавиться от крюка с обрывком лесы. Открытую пасть проволокла по острым камням и выплюнула наконец мертвую наживку вместе с крюком и клочьями черного мяса.

После встречи с Тором змея сделалась злее. Все чаще убивала ради забавы, проламывала лодкам дно, вырывала с корнем морские леса, чтобы потешить гнев. Потом однажды в зеленых зарослях снова встретила Рандрасиль. Он рос уже на другом месте, но вокруг был все тот же золотисто-янтарный свет, все так же держался за камни мощный таллом и тянулся вверх, поддерживаемый пузырьками на лентах кроны. Некогда змея с восторгом глядела на Древо – теперь она пошла на него войной. Не пощадила никого: ни рыбу-саблю, ни морских коньков, ни мягких выдр, ни чаек в плавучих гнездах, ни звезд, похожих на терновый венец, ни колючих морских ежей. Глотала мелких медуз и тонких угрей, слизней и улиток-литорин, цеплявшихся к таллому. Потрясая гривой, рвала огромными челюстями крону со всем множеством прилепившихся к ней домиков. Искалеченные руки Рандрасиля безвольно повисли, качаемые течениями. Море сделалось темно и мутно, и только вились вокруг толстые струи взбаламученного песка.