Фригг, супруга Одина, решила со всех существ, земных, воздушных и водных, взять клятву не вредить Бальдру. В немецкой книге были отрывки из Младшей Эдды Снорри Стурлусона[25].

Фригг целый мир заставила пообещать, что не будет ее сыну Бальдру вреда от огня, воды, железа и других руд, камней, земли, деревьев, недугов, зверей, птиц, яда, змей. Тоненькая девочка пыталась вообразить, как это было. На картинке Фригг была высокой, статной, властной, в короне, с длинными бледными волосами, подхваченными ветром. У нее была тугая рубаха-кольчуга, богатая юбка и неправдоподобные сандалии из ремешков на греческий манер. Так что же, она на колеснице объезжала мир или отправилась пешком? У девочки воображение было зрительное и шло от слов на бумаге – такой уж она родилась.

Ей виделось, как богиня летит по небу в колеснице, взывая к облакам-мыслям Имира, к ветвистым молниям, к граду, снегу и потопу, молит их не вредить ее сыну, а те прерывают на миг свой бег, падение и пылание, чтобы дать согласие. А иногда богиня представлялась ей идущей по крутым тропинкам в горах, испещренных расселинами, там, где, по словам немецкого писателя, из пугающего хаоса камней люди творили богов и инейных великанов-хримтурсов. Окруженная золотым мерцанием, богиня бесстрашно говорила с этими дикими громадами, просила не вредить Бальдру. И снова все затихало на миг, и снова звучало «мы согласны». Тогда богиня устремлялась вниз к корням гор, в темные подземные пещеры, где драконы и огромные черви глодали корни Мирового ясеня. Заклинала не только этих тварей, но сами мерцающие стены пещер, кремневый песок и базальт, прожилки железа, олова, свинца, золота и серебра, тонким узором проницающие камень. Просила красную лаву, бурлящую в подземных озерцах, бегущую струями среди клубов пара и застывающую пемзой. Просила сапфиры, алмазы, опалы, изумруды, рубины. Тоненькая девочка в экстазе воображения слышала, как все эти неживые вещи шепчут, скрипят, шелестят – обещают. Все они были части одного мира, и никто из них не повредил бы Бальдру Прекрасному. Иногда девочка воображала зверей, стоящих рядами, словно перед отплытием Ноева ковчега или на шестой день творения. Там были звери гладкие и мохнатые, с оскаленной пастью и грозными клыками. Черные пантеры, пятнистые леопарды, полосатые гиены, львы на мягких лапах, тигры (огненный зрак поэта Блейка[26]), беспокойные шакалы и, конечно, волки, серые волки, неутомимые преследователи, союзники воображаемого врага. Все они дали клятву богине Фригг, как дали ее воющие бандерлоги, утконосы с отравленными когтями, медведи на льдинах и в джунглях, чьи добрые морды скрывают их злобный нрав. Обещали и хищники, таившиеся в живой изгороди: ласка, горностай, барсук, хорек и полевка. Эти звери – никакая не родня крольчатам, бельчатам и прочим, умильно слушавшим Иисуса на лесной полянке. Они не знали жалости, их когти и клыки были красны[27]. То были охотники, добыча, а часто то и другое вместе, но и они остановились, смирив жаркое дыхание, чтобы дать клятву богине. Принесли клятву и птицы: орлы, ястребы, коршуны, сойки и сороки, а с ними нетопыри, висящие в пещерах, словно куски кожи с мелкими ротиками, жадными до крови.

А потом настала очередь змей. Тут у девочки по спине всегда пробегала дрожь. Она однажды видела выползок, сброшенную кожу кобры: сохранился даже клобучок, прикрывавший остренькую, угловатую головку. Змеи открывали клыкастые пасти и шипя клялись: гадюки и сурукуку, бунгары и кобры, змеи жалящие и плюющие ядом, гремучие змеи и великие тропические душительницы: боа-констриктор и анаконда. А были еще морские змеи, свивающие кольца и проблескивающие в маслянистой воде. Были водные хищники: болотные крокодилы-магеры и аллигаторы и, конечно, рыбы: гладкие акулы и веселые косатки, исполинские кальмары и жгучие медузы, огромные косяки тунца и трески. Перечисления тянулись и уходили вдаль, туда, где конец мира.

Давали клятву даже те, кто, кажется, никак не мог повредить юному богу: устрицы и уховертки, анемоны лесные и морские, и даже травы, сотни разных трав. Клялись приятные и невинные на вид убийцы: мрачно-лиловая красавка, ракитник, поникший под тяжестью ярко-желтых цветов. И грибы клялись: бледная поганка в оборчатой шляпке, полезная печерица и мухомор.

Между деревьями и зверями Снорри перечислил болезни. Как от болезни добиться обещания не вредить? Девочку невыносимо мучила астма. Во время приступов она целыми днями лежала в постели, читая энциклопедии и «Асгард». Астма представлялась ей живым существом, поселившимся в груди. Белая, паутинно-тонкая, астма расползалась, как паразит, в отчаянно работающих легких, в мозгу, вертящемся колесом. Она была как корни, медленно проникающие в кладку стены, она состояла в родстве с омелой и боа-констриктором. Девочке пришлось научиться лежать, сидеть и реберную клетку наклонять так, чтобы ослабить хватку астмы. Порой она представляла, как Фригг горячо просит: «не тронь его». И астма на миг отпускала девочку, чтобы дать обещание богине. Виделись ей воспаленные рыльца кори и ветрянки: болезни жаркие и прожорливые все же согласились. У девочки уже была корь: заползла внутрь и кипела под кожей. Ветрянка вздувалась и лезла наружу волдырями. Но и они поклялись Фригг. Поклялись пощадить ее сына.

Весь мир скреплен был этими клятвами. Земля была, как огромный вышитый платок или богатый гобелен, у которого с испода сложно переплелись нити. Весной и осенью девочка шагала в школу через цветущий луг. Пшеничные поля были обведены цветочной каймой: в ней алели маки, мелькали голубые васильки, пестро́ глядели большие белые ромашки, куриная слепота, барашки, володушки, волчье лыко, розовый жабрей и петрушка-свербигуз, пастушья сумка и козьи рожки. В длинной луговой траве виднелись гусятницы, молочницы и северные орхидеи: кокушник с ятрышником.

По земле и под землей деловито ползали черви, спешили куда-то сороконожки, радовались жизни ногохвостки. Всевозможные жуки рыли ямки и откладывали крошечные яйца. Извивались личинки и гусеницы, кто-то из них попадал на обед к птенцам и полевкам, кто-то по волшебству превращался в бабочку. Сколько же их было – бело-золотых, шоколадно-лиловых, бледно-голубых и бирюзово-зеленых, украшенных полосами, оборками, мерцающих глазами на черных бархатных крыльях! Над кукурузой взлетали жаворонки и заливаясь песней винтом уходили в небо. Зуйки кувыркались в воздухе и кричали: «пи-вит! пи-вит!» У девочки были книги о птицах и цветах, она всех замечала: овсянку, снегиря, певчего дрозда, чибиса, коноплянку, вьюрка. Они ели и сами становились кому-то пищей, они исчезали, когда год поворачивал на зиму, но возвращались в день весеннего равноденствия. Они вечно возвращались, а Бальдр, вопреки всем клятвам, обречен был умереть. Девочка думала: если отец не вернется, то это навсегда.

В мифе ничего не говорилось о людях. Может, потому, что они были беспомощны перед лицом богов. А может, люди не считались или были в каком-то другом мифе. Так или иначе, они не были частью богато-мерцающего мирового ковра с его выпуклостями и тенями.