самым ценным и дорогим. То, что не видел никто. Я выбросила как ненужный хлам все свои тайны и девичьи мечты. Огонь уничтожает все на своем пути. Он сжигает здания, оставляя после себя лишь горку пепла. Вот и мои чувства должны быть выжжены дотла.

Маленький огонек зажигалки – моя надежда на светлое будущее. На будущее, не запятнанное безответной любовью. Я больше не хочу быть неудачницей и серой мышью, безнадежно воздыхающей по тому, кому до меня и дела нет.

Когда я подпалила первую фото, буквально почувствовала, как огонь прошелся по вене, обжигая сердце. Оно забилось раненой птицей. Вырваться хотело, чтобы спасти их... Все, что имело значение, сейчас должно было потерять свою ценность в моих глазах.

Пальцы дрожали, но, упорно сглатывая слезы, я решила довести дело до конца.

Все вспыхнуло быстро, словно груда сухих листков. Десятки его фотографий, фантики от шоколадок, несколько брелков и куча ерунды, заставляющей мою память делать мне больно.

Некоторые из его фото я по-тихому утаскивала у сестры. Помню, как ночами смотрела на него и представляла, будто это не Мирка, а я с ним. Будто меня целует нежно, и обнимает.

Слезы текли по щекам, изнутри пробивала дрожь. И чем ярче разгоралось пламя, уродуя все, что было так дорогого, тем сложней мне было сдерживать слезы. Я обняла себя за плечи, каждую секунду уговаривая, что поступаю правильно. Что все это мне больше не нужно, оно тянет меня вниз. Оно позволяет ему обижать меня, разбивает мне сердце.

Я смотрела, как плавится брелок в виде Спанч боба, который он подарил мне во время отдыха на море, и чувствовала, как внутри меня с этим пластиком все корежилось от боли.

Упрямо смахнула слезу. Разозлилась на собственную слабость.

—Ты взрослая уже, Белова! — прошипела сквозь зубы. — Хватить страдать по нему! Хватит быть тряпкой и размазней. Ненавидит меня? Да пошел он к черту! Огинскому я и не нужна была никогда, хватит жить наивными мечтами.

В кармане зазвонил телефон. Сообщение от Марка. Когда открыла его, тут же засмеялась.

Он прислал мне свое фото. Этот дурень лежал в постели, в трусах леопардовой расцветки и с баллончиком сливок в руке. Его соски уже были задрапированы сладостью. Судя по розовому цвету постельного белья, находился он не у себя дома.

«Моя ночь была горячей. А чем можешь похвастаться ты, несчастная?»

Поднесла телефон к огню, и сфотографировала пламя.

«А я сжигаю мосты».

Марк знает о моих чувствах к Демиду. Он единственный, кому я доверилась.

Тут же зазвонил телефон. Марк. Уже хотела принять вызов, но увидела, как из дома вышла Мира.

Ее лицо было бледным, она укуталась в старую мамину кофту и подошла ко мне. Я сбросила вызов и убрала телефон в карман.

Неделю не видела сестру, за это время она сильно похудела. Но все равно, несмотря на болезненный вид, Мира была красива. Есть такие девушки, в каком бы состоянии они ни были, каждый их жест, каждая черточка, каждый миллиметр кожи пропитан воздушной, неземной красотой. Если бы Мира жила во времена эпохи Возрождения, ее красоту обязательно бы запечатлел какой-нибудь известный скульптор. И на сестру смогли бы веками любоваться.

Вот и Демид любил ее, сколько себя помню. Всегда только одна она для него существовала, никого больше не замечал.

Для него я всегда была серым мышонком, сестрой. А теперь так, врагом стала. Все, к черту эту историю. Пора ее оставить в прошлом.

— Мама собралась кредит брать. — Сестра стояла рядом и смотрела на догорающие осколки моих надежд.

Ни слова не спросила, и за это я была ей безмерно благодарна.

— Ей не дадут, у нее не погашенных два...

Мира кивнула.

— Я знаю. Отец приходил?

Я не хотела говорить об отце. Не хочу, чтобы Мира узнала, что он бросил ее. Бросил в беде, выбрав вместо больной дочери новую молоденькую жену. Она всегда была любимицей у него, и после расставания с мамой, Мира поддерживала с ним связь. Но в какой-то момент, они перестали общаться.

—Вот еще, — усмехнулась, ковыряя металлической лопаткой золу, в которую превратились фото Огинского. — Ты же знаешь, у меня с ним разговор короткий.

Сестра улыбнулась.

— Я найду бабки, мне пару недель нужно, и я решу вопрос. А ты пока продумывай свой гардероб. Слышала, в Израиле жарко...

Мира молчала.

— А ты знала, что в мертвом море можно лежать прямо на воде?

— Лежать?

— Да, ты как ходячий спасательный круг, просто ложишься и плывешь. Клянусь, ты должна попробовать...

Она засмеялась и обняла меня. От Миры пахло ее любимыми духами. Все никак не запомню название, но знаю точно, что куплю себе флакон и буду ими душиться, пока ее нет. Чтобы не скучать так сильно.

— Мир...

— М?

— Скажи, почему вы расстались с Демидом?

Сестра замерла, будто перестала дышать. Я чувствовала ее нервозность, но мне было важно это узнать.

— Я не хочу об этом. Ты же знаешь, еле выбралась из той дыры...

Она хочет уйти. Я чувствую себя сволочью, за то, что заставляю ее вспоминать об этом. Но я должна знать правду. В первую очередь, для того, чтобы суметь отпустить Огинского.

— Ты знала?

Мира останавливается. Опускает голову. Еле заметно кивает.

А я прикрываю глаза, желая разрыдаться.

— Знала, что у него отец повесился?

Она оборачивается, в ее глазах слезы.

— Я знаю все, Лия. Знаю все до мельчайших деталей. И как отец реализовывал свой хитрый план, как уводил деньги со счетов их общей компании, как в итоге бросил дядю Рому с огромными долгами. Я знаю, как Огинским угрожали коллекторы, как однажды ударили его маму в подъезде дома. Я знаю, что дядя Рома продал все, и долгов все равно было несчетное количество. Знаю, что Демын отец повесился, решив так спасти свою семью. Я все это знаю, — она нервно накручивала локон волос. – И ты думаешь, мне нравилось это знать? Думаешь, это что-то дало мне?

Я сделала шаг навстречу. Голос не слушался, и лишь со второй попытки, я смогла заговорить.

— Почему ты не сказала мне? Почему вы все молчали?!

В глазах Миры вспыхнула злость.

— А зачем тебе это знать, Лия? Ты бы как то помогла? Ты бы вразумила отца? Или заставила бы Демида любить меня?

Что-то не складывалось. Ее объяснения не вязались с реакцией Огинского и его словами.