Спустя несколько минут Мехмед-паша отчитывался перед султаном.

– Дела плохи, мой господин. Янычары…

– Что, Соколлу?

– Они не хотят продолжать путь, пока их требования не будут выполнены, Повелитель.

Селим нахмурил брови. В его глазах ясно читался страх. Ему было прекрасно известно, какими жестокими и опасными бывают бунты янычар, насколько страшны и неукротимы они в гневе. Он отлично знал о восстании 1525 года (разумеется, понаслышке, ведь сам он в то время был еще младенцем), когда янычары громили дома неугодных им сановников, грабили рынки и таможни, жгли все вокруг. Стамбул ведь был деревянным городом, и они пользовались этим. Они не щадили даже простых жителей и сметали буквально все на своем пути. Селиму не хотелось начинать свое правление таким ужасным образом.

– Что делать, Соколлу? – промолвил он еле слышно. – Насколько далеко они могут зайти?

– Повелитель, еще немного, и они разрежут бечевки Вашего шатра.

– Этого нельзя допустить, Мехмед-паша. Переговорите с их агой, узнайте, чего они хотят.

– Будет сделано, Повелитель.

Голова у Селима шла кругом. Он знал, что янычары потребуют денег, но бакшиш полностью опустошит казну. Сейчас он намеревался просто выиграть время. Главное – добраться до Топкапы.

Мехмед Соколлу был отличным дипломатом, но даже его дипломатические способности не помогали утихомирить янычар. Шествие продолжилось, но едва они прошли ворота в Эдирне и приблизились к площадке для парадов, янычары снова отказались следовать дальше. Момент был удобен: они как раз приступили к обеду, но, едва отведав кушанье, опрокинули свои котелки и закричали:

– Нам не нужна эта поганая еда от султана, который не ценит жизнь своих подданных!

– Где его благодарность?

– Когда выполнят наши требования?

Дело принимало опасный оборот. Шествие возобновилось только через час, но перед банями Баязида II янычары вновь остановились.

– Ну и? Долго нам еще ждать?

– Продолжаем путь, храбрые воины! – выступил Пиале-паша. Султан выплатит жалование, как только мы прибудем на места.

– Не верим! – гудела толпа.

– Мы уже по горло сыты обещаниями!

Тут произошло нечто совсем неожиданное. Несколько отчаянных янычар приблизилась к паше и сбросили его с лошади. Пиале-паше стало по-настоящему страшно. Но тут полетели пригоршни золотых монет. Янычары оглянулись – то бросал Мехмед Соколлу, к которому присоединился и султан. Янычары бросились собирать монеты, мигом позабыв о несчастном паше.

– Повелитель, – обратился к Селиму Мехмед-паша. – Если сейчас не переговорить с их агой, дело может закончиться плачевно.

– Позови его, Соколлу, – медленно произнес Селим.

Вскоре раздавались уже совсем другие крики:

– Янычары! Уберите мечи в ножны! Султан Селим согласен с нами говорить! Он осознал силу янычар! Как мы скажем, так и будет!

Наконец величественная процессия подъехала к Топкапы. Несмотря на то, что дело было улажено, Селим никак не мог прийти в себя. Едва он слез с коня, к нему сразу кинулась Нурбану:

– Повелитель, вести об ужасном бунте дошли до нас! Мы так волновались!

– Не стоило, Нурбану, слава Аллаху, все закончилось мирно. Твой муж, – обратился он к Эсмахан, стоявшей неподалеку, – проявил просто отменную находчивость. Это была превосходная идея – разрешить янычарам жениться. Тебе несказанно повезло с супругом, Эсмахан.

– Да, отец, – сухо согласилась молодая султанша.

Встретить Селима пришла и Михримах. Он тепло поприветствовал сестру, но, даже несмотря на улыбку, ответной теплоты не почувствовал – ни во взгляде, ни в голосе. Напротив, от нее веяло холодом. Рядом с ней стояла ее дочь Айше Хюмашах. Селим с трудом узнал ее. Замужество сильно изменило девушку. Она всегда была красавицей, но сейчас в ней появилась какая-то особая стать.

– Как поживает твой супруг, Шемси Ахмед-паша? – спросил он у племянницы.

– Хвала Всевышнему, все хорошо. Молюсь о Вашем здоровье, Повелитель.

– Рад слышать, моя дорогая.

В тот же день состоялись похороны султана Сулеймана. Церемония была скромной и в то же время торжественной. Место своего погребения султан определил сам, еще задолго до кончины. Он остался верен себе и опять, как не раз уже поступал во время своего правления, пренебрег правилами и традициями ради любимой Хюррем. По закону, тело Повелителя следовало захоронить напротив стены молитв мечети, которая носила его имя, но он завещал положить себя в гробницу, построенную в саду этой мечети, рядом со своей хасеки. Да, у великолепного султана и любовь была поистине великолепной.

Так и закончил свой путь тот, кто называл себя:

Правитель тридцати семи королевств, повелитель государств римлян, персов и арабов, владыка моря Средиземного и моря Черного, достославной Каабы и пресветлой Медины, великого Иерусалима и трона Египетского, Йемена, Адена и Саны, Багдада, обитатели праведных, Басры Аль-Ахсы и городов Нуширивана, Алжира и Азербайджана, кыпчакских степей и земель татарских; Курдистана и Луристина, Румелии и Анатолии, Карамана, Валахии, Молдавии и Венгрии и многих других земель и царств, султан и падишах.

Казалось, годы не имели власти над Михримах-султан. Каждый, кто знал ее, мог подтвердить, что дочь Сулеймана и Хюррем оставалась столь же прекрасной, как и в юности. Ее возраст выдавали только глаза, светившиеся мудростью и спокойствием, и даже ее дочь Айше Хюмашах втайне завидовала красоте матери.

Луноликая госпожа после смерти Хюррем взяла на себя обязанности управляющей гарема, по сути, валиде-султан, хотя, разумеется, таковой не являлась. При ее матери гарем потерял свои основные функции, перестал быть «домом счастья». Его обитательницы выполняли только обязанности прислуги – в другом качестве они были не нужны, ведь у Сулейман любил только свою единственную и несравненную Хюррем. Когда она умерла, он продолжал хранить ей верность. Однако прекрасных пленниц для гарема все равно продолжали привозить. Проводить время в праздном ничегонеделании им не дозволялось. Женщины гарема много времени должны уделять занятиям, они читали, осваивали различные виды рукоделия, а еще, конечно, искусство любви.

Михримах продолжала следить за тем, чтобы в гарем доставляли красивых и умных рабынь. Одна из таких девочек, которая была родом из Албании, сразу ей приглянулась. Она, как и ее мать, умела угадывать людей. Албанская девушка оказалась не только красавицей, но и большой умницей. Михримах сразу поняла, что она далеко пойдет. Она дала ей имя Сафие и подарила своему племяннику шехзаде Мураду, к немалому неудовольствию Нурбану, которая сразу поняла, что у нее появилась серьезная соперница.

Михримах отлично понимала, что скоро ее власти придет конец. Она чувствовала, что дни ее отца сочтены, и осознавала, что ей нужно будет уступить свое место Нурбану. Естественно, она не хотела этого делать. Она не любила жену своего брата. Ненависти она не испытывала, она вообще пыталась искоренить в себе это чувство. Но и любить ту, по вине которой один ее брат убил другого, она не могла.