– Да брось ты их… я тебе новые куплю! Пойдем, говорю… выпьем.

* * *

В апартаментах Каллиника, куда пришли я, Гена и сам Владимир Андреич, сидел Родион на низком кожаном диване под присмотром второго каллиниковского охранника и с потерянным видом озирался по сторонам. Очки сползли с переносицы, прическа растрепалась – одним словом, Родион Потапович перестал быть похож на кинорежиссера Стивена Спилберга.

Каллиник грузно бухнулся в кресло и бросил телохранителю Гене:

– Ну-ка, крокодил… принеси-ка из бара бутылочку хорошего винца. И фрукты. Давай-давай. Поживее.

– Владимир Андреевич, может, вам перейти на сок? – робко спросил тот.

– Сок. Сок? Гена, ты что… чебурашек объелся? Может, мне тогда с баб перейти на онанизм? А вместо венков с черными лентами и… золотыми надписями «Дорогому другу от солнцевской братвы»… вместо них ты мне две ромашки на могилку положишь?

Владимира Андреевича Каллиника явно снова понесло не в ту степь.

Я оглянулась на насупившихся телохранителей, на растрепанного Родиона Потаповича, потом посмотрела на свои босые ноги и весело проговорила:

– Ну что, Гена, – выполняй распоряжение хозяина!

Через час все переменилось.

Владимир, несмотря на предупреждения, все-таки выпил бокал вина, и через минуту издавал характерные трубные звуки в ванной комнате, зато вышел оттуда изрядно протрезвевший и белый, как стена. Он сидел в кресле напротив меня и говорил потухшим, тихим и ровным голосом, так не похожим на его недавний громовой баритон:

– Мне кажется, что это не случайно. С некоторых пор я стал фаталистом. Точнее – с некоторых пор меня заставили быть фаталистом.

– Что вы имеете с виду? – спросил Родион.

– А тут все просто. Вы, конечно, читали Лермонтова? «Фаталист»… если уж написано ему на роду быть зарубленным, так от пули он точно не умрет. Вот и я… напился, подумал, что если суждено мне умереть заказанным, то от этого никуда не уйдешь, и не подохну я ни от перепоя, ни от того, что свалюсь с балюстрады.

– Плохая философия, – сказал Родион.

– Я понимаю. Я вообще человек сдержанный. То, что я позволил себе этим вечером вытворять – это невозможно. Невозможно, – повторил Каллиник и отпил из бокала немного сока. – Я уже смутно помню, что вы сказали мне про эту кошачью лапу, Родион… но я испугался. Я был испуган и до того, но когда вы мне сказали, получил ли я эту метку, в мозгу у меня что-то заклинило… вот.

Он посмотрел на меня, грустно улыбнулся и продолжал:

– Дело в том, что Виктор… Виктор Семин, звонил мне из сауны. Его что-то мучило. И Борису, и ему пришли эти дурацкие «кошачьи лапки», и он не мог понять, каким образом бумажки эти попали… одна – на спину Рейну, вторая – на подголовник в «мерсе», поставленном на сигнализацию. Если это шутка, то шутник определенно шел на риск. К тому же, судя по всему, шутничок этот, позже оказавшийся убийцей или из числа убийц, – специалист высокой квалификации. Проникнуть в семинский «мерс», стоявший на стоянке у сауны, да так, чтобы этого никто не заметил, – это многого стоит!

– Я знаю, – сказала я. – У Семина была прекрасная сигнализация. Я бы не преодолела такую защиту и за пятнадцать минут.

Каллиник, который уже знал, что мы представляем частное детективное бюро, только передернул плечами.

– И еще, – сказал он, – я ведь пытался убедить Витьку в том, что все это – чепуха. Что у Рейна и у него, у Витьки, прекрасная охрана. Что эти бумажки – ерунда, фанфаронство, показуха… из числа тех дешевых трюков, когда киллеры еще в перестроечные времена писали на стене подъезда кровью убитого слово «месть», а потом их находили по почерку. А вот же тебе, – Владимир тяжело сглотнул и снова потянулся за соком, – а вот же тебе – оказалось, что не ерунда.

– Что же вы предполагаете делать, Владимир? – спросила я. – Только не говорите о фатализме, и, надеюсь, вы понимаете, что нельзя цеплять на себя мишени?

Каллиник засмеялся и перевел взгляд на Родиона. Но последующие слова его, несомненно, в большей степени адресовались мне – почему-то я была уверена в этом:

– Спокойно мне с вами, ребята. И знакомы-то всего ничего, а – все равно. А вот что вы посоветуете мне делать? А, Родион?

– Не паниковать, – спокойно сказал тот. – Усилить охрану. Все. Да ваши люди не хуже меня знают, что делать… да и вы сами.

– А вы, Маша?

У меня почему-то перехватило дыхание. Я вообще была склонна к сентиментальности после употребления алкоголя, но сейчас-то я была уже трезва. По всей видимости, на меня просто произвело сильное впечатление обращенное ко мне тонкое бледное лицо с темными глазами и нездоровыми кругами под ними: неподвижный тревожный взгляд, сжатые губы, четко очерченный подбородок…

– Я думаю, что вам стоит обратиться к нам, – машинально произнесла я, даже не обдумав, что же, собственно, ему лучше посоветовать.

Родион поднял брови и посмотрел на меня. Вероятно, босс не ожидал от меня такой конкретности, тем более что он сам, будучи нетрезвым, никогда не прибегал к конкретике и оперировал только туманными фразами и ни к чему не обязывающими определениями. Серьезные решения следует принимать на трезвую голову, полагал он.

– К вам? – переспросил Каллиник. – То есть вы, Маша, думаете, что если у вас есть информация от какой-то свирепой старухи, то через нее вы сумеете распутать весь этот клубок… кровавый клубок?

– Я думаю, что это нам по силам.

– Конечно, если вы примете такое решение, – проговорил Родион, который, почувствовав, что может получить к расследованию это «жареное» дело, заметно оживился.

– Вы же сами говорили, что вам с нами спокойно, – добавила я.

Владимир снова улыбнулся и пожал плечами.

– То, что я говорил – это мое личное мнение. Вещь субъективная. А пуля, согласитесь, – это такая штука, которой сложно отказать в предельной вещественности и объективности. Уж кто-кто, а я это хорошо знаю: все-таки закончил физфак МГУ, мне динамику четыре раза пришлось сдавать, – даже пошутил он напоследок.

– Вы спросили наше мнение, мы ответили, – сказала я.

– Хорошо, я подумаю. Ладно… – Он поднялся с кресла, машинально взглянул на окно, которое мало того, что было закрыто жалюзи, так еще и задернуто тяжелыми портьерами. – Пора и расходиться. Прошу извинить меня за все имевшие место недоразумения…

– Недоразумения? – весело переспросил Родион Потапович. – Вы имеете в виду концерт классической музыки, бесплатный обед с марочным коньяком и чтение стихов Пастернака? Да, в традиционных ресторанах это – недоразумение.

– Да нет, вы понимаете, о чем я, – проговорил Каллиник и отвернулся.

В этот момент в апартаменты вошел охранник Геннадий и протянул Владимиру какой-то листок.