я, потому что именно так надо отвечать, когда кто-то настолько прямо говорит тебе о своем влечении. Это как если бы человек сказал, что любит тебя. Нужно сказать то же самое в ответ, даже если это не совсем правда, в противном случае придется иметь дело с одной из этих максимально неловких ситуаций на современных свиданиях, когда ты пытаешься объяснить человеку, что не все нужно сводить к любви.

— Я могу лишь поверить тебе на слово, могу лишь высматривать на твоем лице доказательства того, что это действительно правда, потому что я не способен читать твой разум и ощущать твои эмоции.

— Ты можешь почувствовать их на моей коже — все оборотни это умеют. — Возразила я.

— Сейчас я знаю, что ты не охвачена похотью, потому что, как ты и сказала, я бы почувствовал ее на тебе.

Я очень старалась не выдать своего смущения и даже малейшего неудобства. Я уставилась в пол, а потом заставила себя посмотреть наверх, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Твоих эмоция я чувствовать не могу, но по лицу вижу, что ты тоже сейчас не очень-то похотлив.

— С этим я не могу поспорить, и в любой другой день я бы просто отпустил тебя в душ в твоей комнате, где ты могла бы побыть с другими твоими мужчинами, или в ту огромную ванну в покоях Жан-Клода, но сегодня особенный день. Я хочу тебя, как мужчина хочет женщину, но я также хочу, чтобы ты покормила на мне ardeur.

— Разве тогда ты не будешь слишком слаб, чтобы драться сегодня ночью?

— Если бы ты кормилась только от меня — возможно, но я дам тебе покормиться на всех, кто зовет меня своим царем. Если это последний раз, то я хочу, чтобы ты забрала от нас столько силы, сколько Жан-Клод способен разделить между своими людьми.

Я прикоснулась к руке Рафаэля, изучая его лицо и пытаясь понять, что он думал и чувствовал.

— Я тебя спросила, считаешь ли ты, что победишь сегодня, и ты сказал мне, что да. Я что-то упускаю? Не те вопросы задаю?

— Он — это я тридцать лет назад, Анита. Ему почти нечего терять, но он столько всего может получить. Я же могу потерять столько всего, а получу лишь его смерть, которой я не желаю. Думаю, он верит, что ты поработишь всех нас — ты и Жан-Клод. Он твердо намерен сбросить меня с престола. Я защищаю то, что мое, но во мне уже давно нет такой веры, как в нем.

— Понятия не имею, что это значит.

Он улыбнулся и коснулся своей большой ладонью моего лица, чтобы я могла потереться об ее тепло и приятный вес.

— Ну конечно же имеешь, ведь в тебе она все еще есть.

Я отстранилась, нахмурившись.

— Уже не так много, как раньше.

— Ты на пороге нового этапа своей жизни, Анита. Ты повзрослела слишком рано благодаря своей работе истребительницы вампиров и федерального маршала. Гектор не знает жизни за пределами своего клана. Внутри своего родере он поднялся так высоко, как только мог, и теперь нацелился на самое высокое место в рядах моего народа.

— Ты сказал, что он — это ты тридцать лет назад.

— Очень на то похоже.

— И сколько ему лет?

— Хочешь знать, сколько лет мне?

Я уставилась на его волосы цвета вороного крыла, на лицо, не испещренное морщинами. Не будь в его глазах этой мудрости и терпения, я бы не дала ему больше тридцати, но глаза его были такими же, как у некоторых вампиров. Не было в них возраста, но они могли показать эхо тех лет, что прожиты, как если бы можно было повзрослеть, не постарев при этом телом.

— Я знаю, что оборотни стареют медленнее людей. — Сказала я.

Он улыбнулся.

— Я старше пятидесяти.

Мой шок явно был написан у меня на лице, потому что он рассмеялся.

— Прости, просто… я бы ни за что не догадалась.

Он притянул меня в очередное объятие, все еще посмеиваясь.

— Мы расчистим вам душевые. — Сказала Клодия, и они с Бенито двинулись ко входу в общий душ, из которого, торопливо одеваясь, уже выбиралась небольшая кучка охранников. Они бормотали: «Анита, Рафаэль, Клодия», некоторые поприветствовали и Бенито, но он не был их боссом, как и не был тем, кто тренировал их, да и царем тоже не был. Он не обиделся на это, потому что хороший телохранитель должен оставаться незамеченным до тех пор, пока не понадобится — это часть его работы.

— Думаю, они нас слышали. — Сказала я, не очень понимая, как отношусь к тому, что нашего с Рафаэлем желания расчистить душевые было достаточно, чтобы все потихоньку оттуда свалили, или это было потому, что Клодия с Бенито начали выгонять их оттуда? Я знала, что Клодию многие побаиваются, что до Бенито, то если бы он не был таким же пугающим, каким выглядел, то вряд ли бы он занимал пост главного телохранителя у Рафаэля.

Когда массовое бегство высоких качков, прижимавших к себе одежду и оружие, сошло на нет, Рафаэль протянул мне свою руку.

— Пойдем?

Что еще я могла сказать, кроме «да»?

Клодия настояла на том, что она должна войти в душевые первой, хоть мы здесь и были в полной безопасности. С некоторыми телохранителями я могла спорить. Клодия была не из их числа. Бенито проследовал за своим царем и за мной, хотя я знала, кого он бросится защищать в случае чего, но, поскольку у меня была Клодия, я не парилась.

4

В душевых все же кое-кто остался. Пьеретта по-прежнему была там — ее темные волосы были все еще влажными, а из одежды на ней оказалось только огромное полотенце из числа тех, что мы держим в общих душевых для всех. Полотенца были такими здоровыми, что могли прикрыть человека под семь футов ростом (213 см. — прим. переводчика), как Клодия, так что на Пьеретте, которая была лишь на пару дюймов выше меня, полотенце смотрелось как вечернее платье, и прикрывало даже лодыжки. Мне эти полотенца вообще приходилось подворачивать, чтобы не наступать на ткань. Универсальный размер подходит далеко не всем.

Пьеретта припала на одно колено, и ей удалось сделать это настолько изящно, как будто она и правда была одета в настоящее платье. Если бы я попыталась припасть на колено в этом полотенце и хоть чуть-чуть ошиблась бы с движением, оно наверняка размоталось бы, но у меня-то не было нескольких веков