Она, казалось, ничего не замечала.

Из всех особенностей Старгерл эта поражала меня более всего. Как будто плохое ее нисколько не волновало. Поправка: не волновало плохое, связанное с ней. Наши неудачи и беды она замечала. Если нам становилось больно, если нам что-то не удавалось или как-то иначе не везло по жизни, то она откуда-то узнавала это и проявляла сочувствие. Но плохое, случавшееся с ней или обращенное в ее адрес – недобрые слова, презрительные взгляды, волдыри на ногах, – все это, казалось, она не замечала. Все ее чувства, все ее внимание были обращены вовне. У нее словно не было никакого самолюбия.

Девятнадцатый матч баскетбольного сезона проходил в Ред-Роке. В предыдущие годы чирлидеров всегда было больше, чем болельщиков из Майки. Но не на этот раз. Автомобильный караван через пустыню в тот вечер растянулся на пару миль. К тому времени, когда мы расселись, в зале едва оставалось место для местных болельщиков.

Игра обернулась настоящей бойней. Команда Ред-Рока казалась совершенно бессильной. К началу четвертой четверти мы лидировали со счетом 78:29. Тренер вывел запасных игроков. Мы загудели. Мы почуяли запах 100 очков. Мы хотели крови. Тренер вернул на площадку основной состав. Пока мы гудели и топали ногами, Старгерл встала и вышла из зала. Те, кто заметил, решили, что она пошла в туалет. Я то и дело поглядывал в сторону выхода. Она так и не вернулась. За пять секунд до окончания игры «Электроны» набрали сто очков. Мы будто слетели с катушек.

Старгерл все это время провела снаружи, разговаривая с водителем автобуса. Другие чирлидерши спросили, почему она вышла. Она сказала, что ей стало жалко игроков Ред-Рока. Ей показалось, что ее выступление только усиливает разгром. По ее словам, в таких играх нет никакого удовольствия. Ей сказали, что ее роль заключается не в том, чтобы получать удовольствие, а в том, чтобы при любых обстоятельствах поддерживать команду старшей школы Майки. Она просто с недоумением посмотрела на них.

Чирлидеры ехали в одном автобусе с командой. Когда игроки вышли из раздевалки, девушки рассказали о том, что произошло. Тогда ребята задумали кое-что. Сказали Старгерл, что забыли что-то в раздевалке, и попросили принести. Она ушла, а они сказали водителю, что все в сборе, и автобус отправился в двухчасовой обратный путь без нее.

В тот вечер ее отвез домой школьный смотритель из Ред-Рока. Утром в школе чирлидерши сказали ей, что произошла ошибка, и сделали вид, что сожалеют о случившемся. Она им поверила.

На следующий день было тринадцатое февраля. День съемок шоу «Будет жарко».

Вот как проходили съемки.

Снимали в студии центра связи. На сцене стояли два стула – так называемый жаркий стул, окрашенный в красный, с изображенными на нем поднимающимися с ножек языками пламени, и обычный, на котором сидел ведущий Кевин. В стороне стояли два ряда по шесть стульев в каждом, второй чуть выше первого. Там и заседало «жюри».

«Жюри» просто называлось так. Двенадцать его членов не голосовали и не выносили вердикт. Их задачей было задавать вопросы и поддерживать температуру «горячего стула»: сомнительные вопросы, неудобные вопросы, провокационные вопросы. Но ни в коем случае не оскорбительные. Идея заключалась в том, чтобы отвечающий морщился, но ни в коем случае не поджаривался.

Подражая карикатурной инквизиции, мы называли отвечающего «жертвой». Почему вообще кто-то хотел быть жертвой? Такова притягательная сила телевидения. Шанс признаться в чем-то или солгать перед камерой и перед ровесниками, а не перед родителями. Но я сомневался в том, что Старгерл согласилась сниматься по этой обычной причине.

Мы использовали всего три камеры: одну для сцены, одну для жюри – и еще Чико. «Чико» мы называли камеру для крупных планов. Как рассказывал мистер Робино, наш руководитель, однажды снимать на эту камеру вызвался некий парень по имени Чико. Мистер Робино разрешил ему попробовать, но парень был таким дохляком, что едва не падал под весом камеры. Тогда эта работа досталась кому-то другому, а Чико отправился в качалку. К следующему году он нарастил мышцы и перестал чувствовать, что камера что-то весит. Он получил работу и стал блестящим оператором. Он-то и дал этой камере свое имя. «Мы одно целое», – говорил он. Когда он закончил школу, у нее осталось это имя, и с тех пор камера для ближнего плана и ее оператор вместе именовались «Чико».

К одежде ведущего и жертвы прицепляли по маленькому микрофону размером с наперсток; члены жюри передавали друг другу ручной микрофон. Напротив сцены, за стеклом, располагалась контрольная комната со звукоизоляцией от остальной студии. Там-то я и работал в наушниках, следя за мониторами и переключаясь с одной камеры на другую. Я стоял за плечом технического директора, или ТД. Он сидел за пультом с многочисленными кнопками и нажимал их по моему знаку. Еще в контрольной комнате были ассистенты по видео и звуку. Мистер Робино также сидел здесь как наш руководитель факультатива, но обычно со всем справлялись ученики.

Задача Кевина заключалась в том, чтобы начать передачу: представить жертву, задать несколько вопросов, разогреть ее, пока не включатся члены жюри. Обычно они схватывали все на лету. Типичными вопросами были: «Тебя не волнует, что ты такой коротышка?», «Правда ли тебе нравится такой-то?», «Хотела бы ты выглядеть привлекательно?», «Как часто ты принимаешь душ?».

Все это почти всегда только добавляло веселья. Через полчаса мы включали титры и музыку; все находились в приподнятом настроении – жертва, члены жюри, команда студии – и все снова становились учениками.

Мы снимали шоу после школы и этим же вечером, в прайм-тайм, передавали в эфир местного кабельного. Примерно на десять тысяч домов. По нашему собственному исследованию, любой выпуск шоу смотрели по меньшей мере пятьдесят процентов учеников. Получалось, что мы обходили большинство самых популярных ситкомов. Ну а для шоу со Старгерл мы ожидали не менее девяноста процентов.

Но у меня была одна тайна: я не хотел, чтобы его вообще кто-то смотрел.

В течение месяца до запланированного шоу популярность Старгерл резко упала. Прекратилась игра на укулеле в столовой. Все больше учеников считали, что ее поведение в роли чирлидерши вредит баскетбольной команде и ее счету. Я боялся, что негодующее гудение может перекинуться из спортивного зала в студию. Боялся, что наше шоу окажется провальным.

Когда Старгерл пришла к нам после занятий, Кевин провел с ней обычный инструктаж, пока мы с мистером Робино проверяли оборудование. Проходя на сцену, члены жюри не приплясывали и не гримасничали, как обычно, а шли прямо к своим стульям. Старгерл единственная отбила чечетку. И показала, как крыса Корица лизнула ее нос. Кевин рассмеялся, но лица членов жюри оставались хмурыми. Среди них была Хиллари Кимбл. Нехорошее предчувствие у меня усилилось.

Я удалился в контрольную комнату и закрыл дверь. Проверил связь с камерами. Все было готово. Кевин со Старгерл сели на свои стулья. Я бросил последний взгляд на стекло, отделявшее контрольную комнату от студии. В следующие полчаса я буду следить за происходящим через экраны мониторов.