Мне кажется глупым пересказывать свои размышления – от этого я, следуя велению собственного эго, воздерживаюсь. Эго всегда мешает хорошим беседам. Вместо этого мы с Перси обсуждаем первый и второй законы термодинамики, и он делится со мной удивительными соображениями, но затем пути наших мыслей расходятся, беседа заканчивается, и мы больше не возвращаемся к этой теме. В Мире аборигенов нельзя заставлять людей делиться знанием: ты просто принимаешь то, к чему, как они думают, ты готов. Обычно носители знания отстраняются, если видят в тебе нарциссизм, а я чувствую, что вступил в беседу в неправильном состоянии ума. Как бы то ни было, я с благодарностью подбираю семена, которые мне оставляет Перси.

Наши разговоры заставляют меня вновь задуматься о коте Шрёдингера – по-моему, это лучший способ для непосвященных понять принцип неопределенности. В этом знаменитом мысленном эксперименте вы представляете, как будто отравили кота и положили его в коробку. Вы не знаете, умер он или нет, поскольку его не видите: таким образом, в это мгновение кот одновременно и жив, и мертв. Акт наблюдения за дыханием кота оживил бы его, тогда как акт созерцания его остекленевших глаз, застывших в ужасе предсмертной агонии, его умертвил бы. Обалдеть.

С точки зрения аборигенной космологии, проблема неопределенности решается тогда, когда вы признаёте, что вы – часть наблюдаемого поля, и принимаете свою субъективность. Если вы хотите знать, чтó не так с этой коробкой, выпейте яду и залезьте в нее. После бесед с Перси я начинаю рассматривать принцип неопределенности не как закон, а как выражение разочарования, вызванного тем, что богоподобной научной объективности невозможно достигнуть.

Сегодня ученые должны устранять все следы своего присутствия в экспериментах, в противном случае полученные ими результаты считаются неточными. Почему неточными? Их портит факт причастности? Или токсичное осознание того, что если мы не можем находиться за пределами наблюдаемого поля, то не можем и обладать им? Не думаю, что наука в обозримом будущем примет аборигенные методы исследования, ведь Аборигенное знание хотят заполучить не на уровне как, а лишь на уровне что, как ресурс, который можно разграбить, а не как источник процессов познания. Покажи мне, где растут нужные травы, чтобы я мог синтезировать вещество и сделать наркотики!

В мысленных экспериментах над помещенными в коробку кошачьими я не вижу никаких устойчивых решений, зато вижу некоторые возможности в упомянутом выше паттерне, который создают три поколения женщин. Они показывают мне, что нужно двигаться и приспосабливаться в рамках системы, которая постоянно находится в состоянии движения и приспособления. Если брать шире, то именно так оба-мы можем повлиять на систему в устойчивом смысле: любая попытка контролировать систему с любой фиксированной позиции извне представляет собой несогласованное вмешательство и обречена на провал. Так как же общество может ответить, например, на глобальную финансовую нестабильность? Оба-мы можем предпринять мыслительный эксперимент на основе этой истории о прабабушке/племяннице с целью создать симуляцию вселенной, в которой живут эти три поколения сильных женщин, образующих устойчивую социальную ткань расширенной семьи.

Если мы встанем на их точку зрения, то на фоне всех масштабных экономических перипетий последних десятилетий мы сможем обнаружить несколько маленьких островов устойчивости и стабильного роста, связанных с определенным фактором. И речь здесь идет не о золоте, а о расширенной семье. Распространенная в третьем мире экономика денежных переводов, в рамках которой мигранты, уехавшие в страны первого мира, отправляют деньги домой и которая по своим объемам соперничает с системой международной помощи, не рухнула в ходе последнего финансового кризиса[14]. Более того, вопреки предсказаниям экономистов, она даже выросла. Массы отчаянно бедных людей, работающих вдали от дома, продолжают отправлять миллиарды долларов своим расширенным семьям и общинам, и этот экономический процесс оказывается устойчив к кризисам.

Тем временем во Франции и Германии некоторые аспекты экономики, связанные с расширенными семьями, также остаются стабильными, причем свою устойчивость они сохраняли даже в условиях двух мировых вой ни краха европейских колониальных империй. Это обусловлено законами об общинной собственности, которых нет в распространившейся по всему миру системе англоязычных стран. Французские и немецкие расширенные семьи могут коллективно владеть капиталом и управлять семейными предприятиями средних размеров, у которых нет одного номинального владельца. Так складывается постоянная межпоколенческая собственность. Семьи не держат все яйца в одной корзине, а вместе работают с различными портфелями и получают доходы из разных источников. Так они создают внутреннюю подушку безопасности друг для друга, которая защищает их в случае неожиданных потрясений.

Австралия могла бы приступить к защите своей экономики от депрессии, начав с введения законов и стимулов, касающихся собственности расширенных семей: бонусом стало бы облегчение бремени социальных расходов и сокращение безработицы. Если не очень понятно, как выглядит такая модель, можно нанять консультантов из азиатской общины в Австралии, которая, судя по всему, уже развивает неформальную экономику на основе моделей расширенной семьи. Или можно просто спросить одну из моих бабушек.

Да, я знаю, что эта глава вроде как посвящена физике, но, подобно тому, как нельзя отделить себя от наблюдаемой сферы, невозможно и отделить одну сферу от другой. Неважно, в какой сфере вы находитесь: природа – повсюду, и потому всё следует одним и тем же естественным законам, подчинено одной и той же физике. Ваше ви́дение вселенной может отличаться от видения других, но все подчиняются одним и тем же законам.

Однако, судя по всему, между Первыми и Вторыми народами[15] есть ключевое разногласие относительно природы реальности и базовых законов бытия. Закон Первых народов гласит, что ничто не создается и не разрушается, потому что между системами существуют бесконечные восстанавливающиеся связи. Поэтому время нелинейно, оно воссоздает бесконечные циклы творения. Согласно закону Вторых народов, системы должны быть изолированы и существовать в вакууме индивидуального творения; изначально они сложны, но затем упрощаются и постепенно уничтожаются. Соответственно, время линейно и у всего должны быть начало, середина и конец.

Открыл эту мысль Аристотель. По его мнению, телос (конец, конечная цель) – это принцип любых изменений. Довольно странное проклятие, которое исходит из иллюзии бесконечного роста, основанного на неизбежном упадке и уничтожении. Вторые народы и те, кто был ими покорен, должны безоговорочно верить в этот парадокс, который становится возможным лишь вследствие ложной установки «я больше тебя» и в рамках которого игнорируется Первый закон, а время воспринимается как прямая линия.

Тем не менее, оба-мы не можем обвинять в этом Аристотеля. Эта мысль уже присутствовала в виде основополагающего цивилизационного мифа об Уроборосе. Свернувшийся в кольцо змей, пожирающий