Вызов же заставил Горана шумно втянуть в легкие воздух и снова склониться над ней, заставляя забыться, просить, злясь и в то же время восхищаясь ее выдержкой.

Просьба так и не слетела с ее губ, однако он почти не испытывал разочарования. Ждать Горан умел. Вкус победы, словно у вина, улучшался со временем. В том же, что он раньше или позже одержит верх, Горан не сомневался.

— Оехам ариш… — тихо звеня влетело в уши, и больше не было уже ничего.

…Утро наступило странно быстро. Горан разлепил сонные веки. Рядом, приподнявшись на локте, лежала человечка и смотрела на него пристально, задумчиво и немного печально.

— У вас существует поверие, — тихо и немного хрипло произнесла она.

— О том, что не стоит засыпать вместе с тем, кому не доверяешь? — хмыкнув, произнес Горан.

— Этим вы вверяете себя в чужие руки, — сказала чаровница.

— Сказки бабки-змеюшки, — бросил Горан пренебрежительно, но в глубине души что-то неприятно заворочалось, а по позвоночнику пробежал холодок.

— Назовись! — неожиданно ее голос набрал силу и зазвенел, а затем и загрохотал в ушах подобно водопаду: несколькими полноводными потоками, срывающимися в бездну с умопомрачительной высоты.

Называться точно не стоило, но чужой воле оказалось невозможно противиться. Горан произнес истинное имя, мысленно обозвав самого себя земляным червяком — тупой тварью, обитавшей на болоте и питающейся падалью и неосторожными путниками.

— Шидакра махио тор-р-р… — пропела чаровница невероятно красивым глубоким голосом, и это было последним, что запомнил Горан.

Ольга

— Здравствовать тебе, Ольга, дочь воеводина! — Быстр вышел из-за куста лещины и поклонился с трудом бредущей по дороге чаровнице.

Богатырь был весел, доволен и полон сил. Чай не ходил за тридевять земель, а в лесу сидел, зайцев бил, на костре жарил да сказки Свальда-сказителя слушал.

— И ты здрав будь, богатырь, — ответила Ольга.

— Как вижу, сладилось все со змием поганым?

— Можно сказать и так, — сказала Ольга. Она тяжело опиралась на посох и выглядела более худой и гораздо бледнее, чем обычно, но при этом невероятно довольной. В уголках губ играла улыбка, полная озорства и веселья, а глаза блестели от скрытой силы. Надевать шапку она поленилась, разрешив ветру играть с волосами так, как тому заблагорассудится. Ни к чему ей было скрываться: все равно открылась путникам в ту же ночь, что привела на тайную поляну под покровительство лешего, а затем и заменила чурбаками неотесанными, собственную силу в те вдохнув и ею же питая. — Не побеспокоят более княжества навьи слуги.

Быстр кивнул, вздохнул с облегчением и тотчас начал хорохориться:

— Надо было тебя встречать в подлеске возле стана змиевого. Признаться, я опасался не увидеть тебя снова.

— Не преувеличивай опасность, Быстр, — сказала Ольга, добавив про себя: «Авось за умного сойдешь… и смелого».

— А я ведь собирался, да только из лесу выйти не сумел! — принялся оправдываться он.

«На то и расчет был», — подумала Ольга, но вслух не сказала.

— Затащили бы тебя-дурака в змиево логово и вся недолга, — пробасил Горн, продравшийся сквозь орешник.

— В Навь саму, — поправила Ольга и язвительно и вместе с тем весело фыркнула: — И мне пришлось бы вас еще и выручать.

— Зато я отбил бы тебя, если б в беду попала, а колдунство развеялось раньше времени, — не унимался Быстр. Ну да на то он и богатырь.

«Колдунство?! У меня сильнейшие чары! Они не могли развеяться, пока я не позволю!» — уязвленно подумала Ольга, но произнесла другое:

— Если бы раскрыли мой замысел, если бы не убили моих… кхм спутников, если бы тела не сбросили в яму сразу же, если бы кто-либо увидел, что они превратились в чурбаки да коряги, если бы змий приказал… — дыхание закончилось, судорожно вздохнув, она откашлялась и все же договорила: — Никто из вас мне уже точно не помог бы. Могли бы лечь рядом, но, извини, — она прямо глянула на Быстра, и богатырь отвел взгляд, — я против.

Затрещали ветви — так, будто через кусты ломился немалых размеров разъяренный лось. Даже Горн-кузнец не наделал столько шума, сколько Марфа. А ведь по виду была та меньше и кузнеца, и богатыря, и даже сказителя. Вот что значит безвылазно в тереме у окошка сидеть, волосы расчесывать да в зеркальце красой своей любоваться.

«И с ней ты собирался идти, меня из беды выручать?» — с насмешкой глянув на Быстра, подумала Ольга.

Тот тяжело вздохнул, словно мысли прочел.

— Ах, подруженька дорогая! — Марфа кинулась к Ольге, как только продралась через ветви, обнимать-целовать принялась. Хотя именно «подруженьками» да еще и дорогими они никогда не были: слишком уж интересовались разным. — Ох… а исхудала-то как, похужела…

Ольга, не сдержавшись фыркнула, но уязвлять в ответ не стала.

— Плохо пришлось? — продолжила охать-ахать-причитать Марфа. — Выглядишь так, словно не спала месяц, а не ела полгода!

— Стерла пятку в кровь, — бросила Ольга, с трудом выпуталась из ее объятий, поморщилась, вздохнула, поискала взглядом хоть пенек, хоть поваленное дерево, хоть что-нибудь, способное принять вес ее тела, не нашла и, стиснув зубы, сильнее оперлась на посох. — Ох, Марфа, да ты чего?!

По щекам красавицы ручьями заструились слезы.

— Ты что? Все ж хорошо теперь…

— Ты уж отошла, думала никто из нас не увидит, — тихо проговорил Свальд. — А Марфе страшно стало, не захотела у костра сидеть, вслед за тобой побежала. Мы остановить не успели. Ну… она и увидала, свою морочицу, которая… ну вела себя так, что… сказать тебе по правде…

— Не нужно, — отмахнулась Ольга. — Как будто я не понимаю.

— Жестко ты с нами, — заметил помрачневший Быстр.

— Не я, — как можно искреннее заверила Ольга. — Такова оборотная сторона морочьей силы: несложно чурбак бездушный взять да придать оному вид человеческий. Двигаться заставить и говорить — сил уже побольше нужно. Мороки, что ходят и говорят, беспрерывно пьют чаровника, их вызвавшего. Вот таким вот… образом и пьют, — проронила она тише, — через побои, словесные издевки, унижения. Очень хорошо, что вы не отправились по