моим следам, насмотрелись бы многого. Мороки… — она поискала более подходящее сравнение, но не нашла, — как дети малые и злые, не получающие достаточной теплоты: пытаются утворить все равно что, дабы вызвать уже любые эмоции у родичей. Пусть даже и неприятные. Вот только все дело в том, что накормить морок вдосталь невозможно.

— Оленька, разве ж так можно о чадах малых?! — ужаснулась Марфа, услышав лишь одно из ее объяснений.

Ольга тяжело вздохнула и мысленно махнула рукой.

— Быть сожранной заживо, — сказала она, обращаясь к остальным, — знаете ли, сомнительное удовольствие. Заиметь пару синяков менее опасно и болезненно.

— Тяжелое детство, значит? — поинтересовался, прищурившись, Горн. — Сколь многого мы, оказывается, не знали о тебе Ольга-чаровница, — и расхохотался.

— Сам пошутил, сам же и посмеялся, — проворчала Ольга, а про себя добавила: «А я сумела вызвать сочувствие врага или, скорее, его уверенность в возможности заполучить слугу-чаровника. Не думала, будто змии не лишены сочувствия».

Внутри неприятно кольнуло. Все-таки подлость и хитрость подлостью и хитростью остаются всегда, даже если добро сделать хочешь.

— Я бы так не смогла, Ольга, — заявила Марфа. Да кто б сомневался? — Зато я другое могу. Как прибудем в град стольный…

— Вы прибудете, — уточнила Ольга. — А у меня теперь дорога другая.

Горн кивнул, молча принимая ее решение. Быстр взгляд отвел: не по нутру богатырю было, но прекрасно понимал, что перечить никакого права не имеет. Свальд же продолжил смотреть прямо, словно ничего особенного и не услышал.

— Да как же это?! — всплеснула руками Марфа. — Из родного града да на чужбину!

— Кто сказал, будто я ухожу далече? — удивилась Ольга. — Я в терем пойду матушкин.

Марфа очи округлила, воскликнула непонимаючи:

— Но ты ж там одна-одинешенька будешь!

— И что же с того? — якобы тоже не поняла Ольга.

— А вдруг обидит кто?..

Ольга усмехнулась.

Как будто не прошла она только что длинный путь, непростого ворога одолела и обратно воротилась.

— Ну… да, — наконец, поняла Марфа. — но вдали от людей. Разве ж так жить можно?

— Еще как, — ответила Ольга.

Не было ей пути назад, да и для чего? Не хотела она, едва вырвавшись из клетки на свободу, в нее возвращаться и вновь по людским меркам жить. Ясно, что от Ивана-княжича она отделалась. Ну а как родитель еще за кого сосватать решит?

Нет, не желала Ольга ля себя такой судьбы. Глупости все, будто человек без человека прожить не может. Ей, сколько себя помнила, аккурат одной и легче было, и интереснее, а вот на пирах или каком шумном сборище выть с тоски-скуки хотелось. Не интересовали ее дела людские и их же развлечения.

Однако стоило ли говорить об этом? Ольга решила, что нет. Попрощалась со всеми как уж вышло тепло и отправились путники по дороге, а Ольга углубилась в лесную чащу.

До заветной полянки быстро дошла, свистнула, крикнула, а там и леший подоспел: закрутился на пеньке вихрик маленький, и возник старичок роста малого с бородой до пят, волосами всклокоченными и с цепким живым взглядом.

— Здравствуй, дедушка, — приветствовала его Ольга.

— И тебе здравствовать, красная девица, — ответствовал леший. — Чай, извела супостата окаянного?

Ольга склонила голову.

— Больше он не станет беспокоить ни вас, ни нас.

— Все еще человечкой себя считаешь, как погляжу? — прищурился леший.

— Так по отцу ж она и есть, — сказала Ольга.

— Ну-да, ну-да, — пожевал губами леший и напомнил: — Однако и нашего ты рода-племени: соседского.

— Потому-то ты и помог мне, дедушка.

Леший крякнул, ухнул по-совиному, засвистел по-соловьиному. Лес ему откликнулся: зазвенел листвой и птичьими трелями, ветвями-сучьями замахал. И ведь не было никакого ветра.

— Я с тобой уговорился потому, что змиев сын не только людей данью обложил, но и нас пытался склонить на свою сторону, — сказал леший, когда все закончилось. — Только ни к чему нам снова с Навью связываться. Мы из нее в стародавние времена ушли, с человеками соседствовать стали и обратно не пойдем ни под кнутом, ни за пряником.

Ольга кивнула. Было ей очень интересно, чего соседи с Кощеем не поделили. Да и с ним ли? Однако выспрашивать не стала: захочет леший, расскажет сам, а коли нет, то и не добиться от него ответа.

— Договор исполнен, — произнесла она.

— Исполнен договор, — согласился леший.

Снова лес ожил, подтверждая. Показалось Ольге, будто огромный великан вздохнул прямо у нее над ухом.

— Значит, быть по сему, — сказал леший. — Я же стану исполнять обещанное: тайную тропку отворю и никого чужого пускать не буду. Живи в терему мамки своей столько, сколько захочешь. Все равно долго не придется.

— Это еще почему? — заломила бровь Ольга.

— Так людям без людей нельзя, а ты человечкой себя считаешь, — рассмеялся-закаркал леший.

— Это мы еще посмотрим, — фыркнула Ольга и пошла мимо пня.

— Стой! — еще пуще зашелся леший хриплым карканьем. — Провожу.

— Ну проводи, — позволила Ольга, на острый камушек наступила, поморщилась. — А долго идти?

— Недалече и не близко, долго ли-коротко ли, — ответил леший и тотчас успокоил: — Но я тебя самой короткой тропой поведу, не сумлевайся.

Ольга и не подумала: никто так не знал свой лес, как леший.

— А мои спутники? — спросила она.

— До столицы и дорогу найдут, и дойдут, — заметил тот. — Не о том ты, красная девица, раздумываешь.

— А о чем же стоит?

— О том, что благодарность людская слишком часто оборачивается завистью да злобой. Это первые дни радоваться будут и прославлять Ольгу-чаровницу, потому как беда миновала. А потом… начнут думать, а еще больше надумывать. Вспомнят про тебя всякое: то, чего было, а еще больше — то, чего не было. Решат, не такая ты, как они, а раз не такая, то чужая, им опасная. Да, однажды выручила. Только что с того? Ты ж способна и передумать.

— Да с чего бы вдруг?! — возмутилась Ольга.

Леший пожал плечами.

— Мало ли. Князь, скорее всего, снова к себе бусурман