Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но во Второй инаугурационной речи нет ни «я», ни «мы». Зато там есть некая безликая сила общественного мнения и некие «достижения вооруженных сил», которые «хорошо известны» («is as well known to the public» – пассивный залог Present Simple). Что же было известно слушателям Линкольна, и о чем он считал лишим говорить подробно, но, тем не менее, отнюдь не случайно упомянул об этом? Вот что пишет Борис Тененбаум: «В английском есть понятие – «power of understatement», которое не так-то легко перевести на русский. «Сила недоговоренности»? «Мощь недосказанного»? «Мимоходом о важном»? Так вот, 4 марта 1865 года Линкольн использовал эту скрытую мощь недоговоренности во всю ее силу, потому что успехи вооруженных сил, которых он коснулся так, мимоходом, были огромны… Линкольну действительно не надо было ничего говорить своим слушателям об успехах, они и так знали, что штат Южная Каролина, первый из всех штатов Юга, решившийся на отделение от Союза, разорен и разгромлен так, что и разрушения в Джорджии казались по сравнению с этим детской игрой. А город, откуда был сделан первый выстрел по форту Самтер, сдался на милость победителя. Война заканчивалась, это было очевидно для всех. Kогда Линкольн в своей речи сказал, что «будем полагаться на будущее и не будем ничего загадывать наперед…», было понятно, что и в самом деле не стоит гадать, когда придет победа, через месяц или через два – это было уже довольно безразлично, надо было думать не о войне, а о будущем».
Но, вероятно, Линкольн понимал, что думать о будущем американцы не смогут, пока не найдут для себя ответ на сакраментальный вопрос: «Кто виноват?» Для каждой американской семьи это был очень конкретный вопрос: кто виноват в гибели наших близких, кто виноват в разрушении наших домов, кто виноват в том, что наши поля пришли в запустение. Разумеется, Линкольн тоже задавал себе этот вопрос. Борис Тененбаум пишет: «Каяться ему было не в чем – но, когда президенту доложили о женщине, пять сыновей которой были убиты на войне, он долгое время не мог спать. Как верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами США, он нес ответственность за все жизни, потерянные в этой бесконечной войне. Он хотел закончить ее как можно скорее – но настаивал не на «скорейшем мире…», а на «полной победе…». Кто знает, может быть, это он и считал своим грехом?»
Что же Линкольн говорит о вине и ответственности?
«Одну восьмую часть всего населения составляли чернокожие рабы, не pacceленные равномерно по всему Союзу, а сосредоточенные, в основном, в южной части. Эти рабы представляли собой объект специфического и усиленного интереса землевладельцев. Все знали, что этот интерес и стал основной причиной войны».
О рабах говорится, как об объекте (собственно, они и называются объектом). Они не сами поселились на юге, их там сосредоточили. Кто сосредоточил? Землевладельцы. Но Линкольн старается быть справедливым и к южанам – по крайней мере не вызывать ненависти к ним, не делать их «козлами отпущения». К концентрации рабов на Юге привела не злая воля южан, а их «специфические интересы» – необходимость возделывать большие площади земли. И причиной войны стали не сами южане, а эти самые «интересы».
Но что же привело к тому, что чернокожие были порабощены, что они стали «объектом интереса» землевладельцев и что интересы северных штатов вступили в противоречие с интересами южных? Сейчас мы бы ответили: «Объективные исторические и экономические закономерности». Но Линкольна едва ли удовлетворил бы такой ответ, и уж точно он не удовлетворил бы его слушателей. И президент сказал по-другому:
«Если предположить, что рабство в Америке является одним из тех грехов, который, по Божьему замыслу, должен был прийти, но который по окончании предназначенного времени Он теперь намерен уничтожить, и что Он насылает на Север и Юг эту страшную войну в качестве горя для тех, через кого этот грех пришел, то нужно ли нам усматривать в этом какой-либо отход от тех божественных атрибутов, которые, верные живому Богу, Ему приписывают?»
Попытаемся представить себе, что означала эта фраза для слушателей Линкольна, собравшихся дождливым утром 4 апреля на площади перед Капитолием.
Джозеф Уильямс пишет:
«Я полагаю, что из всех великих предложений, когда либо сочиненных американскими авторами, нет ни одного более искусного, длинного, сложного, отчасти более сложного чем ему следовало…
Решающую роль в этом фрагменте играют номинализации[1]. Их всего четыре из 71 слова, но три из них появляются в первых 20 словах. Мы можем превратить их в глагольные сказуемые, назначив им действующих лиц:
американское рабство – американцы поработили африканцев;
один из грехов – американцы согрешили перед Богом;
замысел Бога – Бог замыслил наказание.
И если мы теперь соберем эти три предложения в одно, то получим утверждение, которое, возможно нас ошеломит.
Бог замыслил, чтобы американцы поработили африканцев и тем самым согрешили перед Богом.
Вполне справедливо предположить: Линкольн мог решить, что такое прямолинейное утверждение создало бы определенные теологические проблемы, которых он – по крайней мере, в этом конкретном случае – предпочел избежать.
Безусловно, Линкольн верил, что Бог предопределил все те страшные события, которые произошли с Севером и Югом и, как бы то ни было, замысел Бога непостижим. Линкольн не испытывал затруднений, открыто заявляя, что именно Бог послал Северу и Югу эту войну, что именно Бог повелел уничтожить рабство (в противоположность его простому «исчезновению», как он писал в начале своей речи). И хотя он молится, чтобы война «ушла в прошлое», но знает: Бог может повелеть, чтобы война продолжалась.
Однако Линкольн, похоже, менее откровенен в отношении ответственности Бога за происхождение рабства. По крайней мере, он говорит об этой проблеме не без стилистических ухищрений (в противоположность использованию конкретных глаголов). Чтобы указать на Бога, как на лицо, ответственное за начало и окончание войны и рабства, он номинализирует глаголы, которые сделали бы Бога виновным в появлении рабства, а затем прячет его посредничество («по замыслу Бога») в середине предложения.
Это предложение из 71 слова я считаю самым искусным трюком (tour de force, как говорят французы) в американской литературе»[2].
Итак, «на то была Божья воля». Но одновременно виновны все! И говоря чуть раньше об этой вине, Линкольн на время вернулся к активному залогу:
