Я шарахалась от каждой тени, что скакали по крышам и заборам. Казалось, что из глиняных стен вытягиваются огромные руки, чтобы заграбастать меня. Бежала уже на последнем дыхании. Запнулась о булыжник и чуть не растянулась на мостовой. Неожиданно в моей голове зазвучал голос: «Не оглядывайся! Смотри под ноги, тогда доберешься до дома невредимой!» Голос звучал издалека, но напомнил мне голос погибшей сестры. Почему я слышу ее? Неужели ледяное зелье по-прежнему действует? Душа Эльжбеты, еще неупокоенная, летает рядом со мной? Конечно! Это она подтолкнула ко мне мальчишку с пузырьком. Потом вовремя привела меня к дому алхимика. А теперь спасает от смерти, подсказывает верный путь. Ангелы ведь хранят людей… Даже таких никчемных, как я.

Звук шагов замедляется.

Вот только хватит ли сил, чтобы добраться до дома? Вряд ли. До нашей улицы еще три поворота, а я не смогу больше сделать ни единого шага. Что же делать? Что делать? Что…

Возня и скрип дерева.

Я забилась под сломанную телегу, без колеса. Зажала рот ладонью, чтобы удержать дыхание. Казалось, в нахлынувшей тишине нет других звуков, кроме стука моего сердца. Но вот появился новый звук, страшный и вместе с тем донельзя противный. Будто кто-то шагал по болоту в огромных сапогах. Вытаскивал ногу с чавканьем, стряхивал ошметки и погружал снова. Вытаскивал другую и все повторялось… В голове опять зазвучал голос сестры, уже не ангельский, нет, а тот далекий, насмешливый.

МАЛЕНЬКАЯ ЭЛЬЖБЕТА (глумливо, нараспев). Голем бродит за рекой, он безглазый и немой…

МАРТИНА (рассказывает). Я зажала уши руками, но все равно продолжала слышать.

МАЛЕНЬКАЯ ЭЛЬЖБЕТА (страшным шепотом). Полночь часики пробьют, и Мартиночку убьют!

МАРТИНА (рассказывает). Потом все стихло. Я боялась выглянуть из-под телеги, забилась в самый дальний угол, а воображение рисовало злобного великана из глины, которая тускло поблескивает и стекает на мостовую вязкими каплями. Он стоит на углу и высматривает, куда я свернула на перекрестке. Нет! У Голема нет глаз. Он принюхивается, как смердящий пес. Приближается медленно, шаг за шагом… Я слышу сопение. Уже совсем близко. Исполинское тело закрыло свет луны, нагнулось к земле… Сейчас поднимет телегу – легко, как подушку, набитую гусиным пером. Увидит меня, скорчившуюся от ужаса. Нет, не увидит. Почует. Безжалостно припечатает своей ножищей к булыжникам мостовой…

Скрип телеги.

Мысленно я возносила молитвы всем, кого знала на небе. Господь-Вседержитель, Матерь Божия, бабушка и ты, Эльжбета. Уберегите от лютой смерти. Клянусь, что никогда больше не украду, не обману, не позавидую… Только уберегите меня от Голема! Я молилась, но голоса сестры больше не слышала. Вообще ничего не слышала. Кажется, я совсем забыла дышать, и даже сердце остановилось…

Бой пражского орлоя.

Вдалеке на ратушной башне часы пробили полночь. Я закусила палец до боли, чтобы не закричать и не грохнуться в обморок. Под телегу пробились робкие лучи лунного света – ничего более прекрасного я в жизни не видела. Тень двинулась дальше, вниз по улице. Неужели молитва сработала? Я по-прежнему не шевелилась. Боялась поверить своему счастью. Считала удары. Восемь. Я готова просидеть здесь до самого утра. Девять. Да хоть бы и до послезавтрашнего вечера. Десять. Окоченею под утро, заболею и слягу в лихорадке – пусть. Одиннадцать. Только бы Голем не повернул обратно.

Звук двенадцатого удара. Дальше – тишина.

Наступившая тишина оглушила меня. На всей улице не слышалось ни скрипа, ни шороха. Я выжидала, не двигаясь с места, но какая-то неумолимая сила подталкивала меня выглянуть, убедиться, что чудовище прошло мимо. Казалось, если не сделаю этого, то сойду с ума. Я осторожно выползла из-под телеги, прижимаясь к шершавой стене. Посмотрела вслед Голему и не увидела ничего. А через миг почувствовала, как к моему затылку прикоснулась влажная рука…

Крик ужаса.

Большой зал пражской ратуши. Шепот собравшихся, шорох одежд и бумаг.

ГОЛОС ПРАГИ(официально). По вполне понятным причинам свидетельница Мартина Бржезова для нашего дальнейшего расследования не представляет интереса. Вызываю Томаша Воржишека, помощника следователя по особо важным делам. Вы здесь?

ВОРЖИШЕК (угодливо). Так точно, ваша светлость!

ГОЛОС ПРАГИ (с едва уловимой иронией). Светлость? Вы меня с кем-то путаете. Ничего светлого во мне нет осталось. Последние семьсот лет я предпочитаю темноту, или, в исключительном случае, вечерние сумерки. А вы?

ВОРЖИШЕК (растерянно). Не понял вопроса, ваша милость.

ГОЛОС ПРАГИ (насмешливо). Милость? Нет, Томаш. Никаких милостей от меня не дождетесь. Вы явно не понимаете, где находитесь, а впрочем, это не важно. Скажите, вы помните, что происходило в тот день…

ВОРЖИШЕК (деловым тоном). 18 июля 1883 года? Конечно, помню. У меня ведь каждый шаг записан (шелестит страницами блокнота), самый подробный протокол, ваша… (запинается, дальше чуть испугано) Но я и без протокола помню. Разве такое забудешь…

Улица, раннее утро. Шум небольшой толпы зевак.

Я ведь в ту ночь мечтал выспаться… Хотя бы раз за этот проклятущий месяц, с его беспокойными ночами, когда ворочаешься и задыхаешься от духоты, из открытого окна – ни ветерка. В аду и то, пожалуй, приятнее находиться, чем в Праге в середине июня. Пока уснешь – семь потов сойдет, но это еще пол беды… Стоит забыться тревожным сном в липких простынях, как за окнами вдруг грохочет канонада – и на тебе, гроза! Шумит дождем, сверкает молниями. С улицы тянет холодом, хочешь-не хочешь, но встанешь и закроешь окошко. Все, панове. Встал – пропал! Потом до рассвета глаз не сомкнуть. Под утро дождь кончится, дремота накатит, радуешься – вот оно, хоть пару снов за хвост ухватишь… Как бы не так! Ломятся в двери: «Пане Томаш, поспешите на Анненскую улицу. Там такое!» Такое, ишь ты! Нравится вам просыпаться от подобных бредней? Какое – такое? «Ой, поспешите, сами увидите!»

Поспешил, конечно. Прихожу в чертов закоулок, а там телега со сломанным колесом. Из-под телеги торчит нога. Труп, значится. Был бы кто живой, послали бы за доктором, а не за мной. Зевак вокруг – толпа. «Чего стоите?» – говорю. – «Откатите телегу, хоть поглядим, кто это». Откатили. Лежит воровка давешняя. Нагнулся к ней – кошмар, панове. Будто я все еще не проснулся, и вся эта жуть мерещится. Хорошо бы так… Я даже ущипнул себя тайком, чтоб зеваки не заметили. Нет, не сон…

Жалко Мартину, хоть щека от ее удара до сих пор побаливает, но такой жуткой участи девка не заслужила. Затылок разбит, все тело в крови. Я не настолько опытный следователь, как пане Доминик, но сообразил: убийца в ярости колотил воровку головой о стены – вон, справа пятно и слева два. Потом несколько раз приложил о камни мостовой, но эти следы смыл дождь… Он бы и девчонку очистил, да Голем бросил труп под телегу. В том, что это Голем сомнений нет. Рот покойницы заполнен глиной…