В ресторанчике играла живая музыка, внушительные квадратные столы располагались вокруг танцевальной площадки и на балконе, откуда просматривался обеденный зал. За белыми невесомыми занавесками в кабинетах с мягкими диванами прятались клиенты посолиднее. На стенах, отделанных облицовочным серым камнем, горели желтые лампы. Несколько нетрезвых посетителей под звучавшую скрипку изображали несуразный танец. По деревянной лестнице с перилами из тонких лакированных веток носились вышколенные официанты с подносами. Шумных гостей моих родителей, кажется, было слышно еще от дверей.

Простучав каблучками по ступенькам, я поднялась на балкон и выжидательно улыбнулась, застыв за спиной коротышки с упрямо топорщившейся прядкой на лысине. Мамаша с бокалом в руке, откинулась на спинку стула и, блаженно прикрыв глаза, наслаждалась трогательной мелодией. Отец что-то доказывал соседу рядом, и на меня никто не обращал внимания.

– Алекс! – Вдруг раздался радостный возглас на английском языке с сильнейшим французским проносом.

Со своего места поднялся высокий молодой человек в белой рубашке с запонками на манжетах, высовывавшихся из-под рукавов клетчатого пиджака. Несмотря на царившую духоту, горло парня туго стягивал шейный платок. На узком вытянутом лице под стеклышками очков блестели глаза, свет отражался и в идеально выбритом черепе.

– Антуан! – Обрадовалась я отцовскому коллеге.

Антуан понимал по-русски только «привет», «спасибо» и еще «катастрофа», по-французски я знала только слова из пошлой песенки, поэтому при встрече мы говорили на-английском языке. Нас везде поджидал вечный несуразный интернационал крупного мегаполиса.

Молодой мужчина, долговязый и с плавными жестами, радостно прижался к моей щеке и громко чмокнул воздух у уха, оглушив.

– Ты прекрасно выглядишь!

– Ты тоже. – Из всего сборища Антуан единственный не вызвал у меня тошноту. Наверное, потому что никогда не смотрел на меня, как на подопытного кролика.

– О! Дочь! – Очнулся папаша и обратил на меня затуманенный полупьяный взор. Невежливо оттолкнув француза, он заключил меня в медвежьи объятия, а потом, обнимая плечи, схватил вилку со стола и звучно постучал по бокалу. Тонкая стеклянная ножка тут же лопнула и в блюдо с рыбой плеснулась толика красного вина. Пирующие сосредоточились на испорченном кушанье, а только потом подняли нетрезвые взоры к нам.

– Александра! – Важно представил отец.

– Она выглядит вполне здоровой! – Заметил профессор с красным от принятого спиртного лицом и таким же красным пяточком носа.

Я лязгнула зубами, прикусив обожженный язык, и постаралась обратно натянуть улыбку.

– Шурочка! – Мамаша открыла глаза и ткнула в меня пальцем. – Посмотрите, господа, перед вами образчик пациента, перенесшего тяжелую психологическую травму, – лекторским голосом, проглатывая некоторые согласные, заявила она. – Между тем, мы действовали по системе наиболее щадящего выхода…

Папаша сжал плечо так сильно, что захрустели косточки.

– Я бы поела. – Тихо пробормотала я, чувствуя, как от соблазнительных запахов урчит в желудке.

– Что? – Заорал отец, как ненормальный.

– Я есть хочу. – Все еще улыбаясь, я попыталась освободиться. От него шел такой жар, будто меня прижало к растопленной печке.

Мне пододвинули стул, незаметные официанты принесли тарелку и приборы.

– Да еще обратите внимание, – не унималась мамаша, слушатели, оторвавшись от закусок, понятливо кивали. – У этой пациентки совсем нет расстройства аппетита. Поверьте, я знаю! Она есть ничуть не меньше взрослого мужчины, если не больше! Кастрюли борща хватает всего на два дня.

Кусок рыбы застрял в горле, аппетит тут же пропал. Папа довольно поглаживал выпирающий живот и улыбался. Обед, о котором вспомнила мама, проглядывался на его талии категоричной складкой. Антуан стоял сзади, положив горячие ладони мне на голые плечи. Собственно, раздражаться причины не было, я прекрасно понимала, что меня ждало на подобном сборище, но все равно глоток воды получился сердитый и громкий.

– Она не выглядит больной, более того, она совершенно спокойна! – Удивленно констатировал «пятачок», ткнув в меня толстым коротким пальцем, блестящим от масла.

Официант, проходивший мимо, услыхав фразу профессора, с подозрением покосился в мою сторону. Питье пошло не в то горло, перехватывая дыхание.

– Посмотрите, у нее даже не бегают глаза! – Радовалась предательница-мать, ткнув ногтем мне практически в переносицу, отчего я непроизвольно отпрянула.

Все сидящие за столом нагнулись, примолкнув, и в течение долгих тридцати секунд, нахмурившись, с умным видом изучали мои расширенные зрачки. Взгляд тут же заметался по предметам: от люстры на потолке, до графина с вином, потом на довольную физиономию мамаши. Это было выше моих сил.

– Действительно не бегают. – Поправляя съехавшие очки, закивала дама с волосами, похожими на воронье гнездо.

– Совершенно не бегают! – Подтвердил доцент с отцовской кафедры, его полосатый галстук макался в тарелку с соусом.

– Ваша дочь прекрасна! – Выдохнул мне в рыжую уложенную парикмахером макушку Антуан по-английски.

Я вскочила, ударив его головой в подбородок, отчего бедолага лязгнул зубами.

– Сорриии. – Забыв про правильное произношение, пробормотала я. – Я в дамскую.

Отличный предлог, чтобы улизнуть от собственного препарирования на составные части души. Восславься тот, кто придумал уборные в ресторанах!

– Кстати, вы не поверите, дорогие мои, – когда я спускалась с балкона, то мама прикурила тонкую дамскую сигаретку, – после аварии Саша бросила курить. Вернее не так, она перестала курить, как будто никогда не пробовала сигарет! Более того, – донеслось до меня едва различимо, – она попросила нас не дымить в квартире, запах стал ее раздражать!

Туалет показался долгожданным тихим раем. В большом зеркале я увидела прищуренные от злости глаза и сжатые губы, смешные веснушки, покрывавшие лицо. Вздохнув три раза, я попыталась успокоиться, и включила холодную воду. Руки под струей предательски дрожали, подтверждая мое возмущение. Сегодняшний ужин особенно сильно напоминал глупый водевиль.

Открылась дверь, впуская в уборную, где для чего-то звучала расслабляющая музыка, девушку. Я покосилась на нее через зеркало: выше меня на голову иссиня-черная кудрявая брюнетка, и глаза… Они имели необыкновенный васильковый цвет, точно такой же, как у молодых людей из института! Кажется, я дернулась, словно по телу прошел электрический разряд. Девица рассматривала меня через зеркало, не обращая внимания на мой ошеломленный, даже смущенный вид, и деловито подкрашивала полные губы ярко-алым блеском.

– Хорошее платье. – Кивнула она, закручивая тюбик.

– Мне тоже нравится. – Я выключила воду, понимая, что мыть руки в течение пяти минут, по меньшей мере, глупо, и потянулась за бумажным полотенцем.