любви, исходящее от Беатриче и созерцания ее совершенства, кажется, удаляет поэта от греха и вины. Оно пробуждает в своем поклоннике либо покаяние, либо добродетель, а возможно, и то, и другое. Сам Данте после приветствия Беатриче становится любовью. Это состояние может возникать только на момент улыбки девушки, может сохраняться до вечера, а может не проходить и на протяжении месяцев. Но тогда необходимо полное и добровольное преображение любящего. Данте должен стать тем же, что он увидел в Беатриче, перестать быть собой и открыть в себе Истинный Свет. Формула: «И это тоже Ты» здесь не годится. Любовь находится в центре круга, и Данте должен туда добраться; таковы романтические расстояния. Чувства отходят на второй план. Есть и еще одна причина, по которой интеллектуальное удовлетворение так трудно совместить с физическим. Святой Фома Аквинский утверждал, что в ощущениях физического контакта тонет способность рационального мышления, именно потому его следует избегать и считать скорее злом, чем добром, но не грехом. Два желания борются в человеке и никак не могут совместиться: чистая безмятежность интеллектуального обожания может быть погребена ночью страсти. Интеллектуальная ясность в свою очередь подавляет страсть. Наши добродетели не чувствуют себя комфортно вместе. Если человек привык к физическому общению — неважно, эгоист он (настроенный брать) или альтруист (настроенный отдавать) — его интеллектуальные способности (и память) ослаблены. Я не хочу сказать, что интеллектуальное родство важнее физической близости. Достаточно вспомнить о детях и вообще об основе взаимоотношений женатых пар (если им повезет, конечно). Никто не сомневается в необходимости физической близости. В конце концов, только немногие интеллектуалы способны на высокие платонические отношения. Нет, я говорю лишь о том, что отсутствие гармонии между духовным и плотским естественно для нашего времени, и является, по-видимому, частью всеобщего помутнения нашего восприятия мира. Установление (и поддержание) баланса этих двух начал, безусловно, способствовало бы возвращению в мир подлинных небесных видений.

Свободу воли никто не в силах отменить. Человек волен выбирать тот или другой вид отношений. В одной из канцон «Новой жизни» Данте называет Беатриче «премудрой дамой». Сейчас, спустя время, можно заметить, что именно интеллектуальный аспект любви пронизывает все произведение; читатель может чувствовать, что качество Беатриче воздействует не только на чувства Данте, но и на его разум. А после смерти Беатриче воспоминания о ней и вовсе переходят в рациональную сферу, которая лишь изредка замещается сферой чувств. Именно эти воспоминания помогают поэту стать «пламенем милосердия», «обителью смирения». Он должен без помощи каких-либо чудес стать совершенством, подобным тому, которое ему явилось.

«Переселение» образа Беатриче из реального мира в память поэта не искажает сам образ, это случится позже. И не смерть Беатриче внесла серьезные противоречия в творчество Данте, куда больше в нем отразились гражданские конфликты и последующее изгнание Данте из города. Если полностью перейти на терминологию романтического богословия, то исчезновение из реальности качества Беатриче соответствует не угасанию Истинного Света в душе Данте, а началу его подлинного служения. Можно считать, что практически неизвестное нам детство осталось позади, а впереди — только любовь. Вот-вот начнется преобразование всей сущности Данте, впереди брак с Джеммой ди Манетто Донати и связанные с ним незаметные и долгие обязанности, которые, собственно, и придают браку такое значение в жизни человека. Можно даже уподобить брачный обряд, совершаемый на глаза многих людей, крещению Господа во Иордане, также совершенному публично, при некотором стечении народа.

... Теперь ты на виду, обеты, кольца, на двоих

Домашнее хозяйство и заботы. Итак, ты снова жив,

Как будто первый раз вошел во храм

Спустя три года после своего крещенья[41].

В строгом смысле брачная церемония нужна не больше, чем это крещение[42]; в обоих случаях любовь подчиняется обряду — «ибо так надлежит нам исполнить всякую правду»[43]. Вот почему любви так важно было уйти; вот почему ее власть остается.

II. ПОСЛЕ СМЕРТИ БЕАТРИЧЕ

Образ Флоренции все это время в лучшем случае существовал в качестве фона для Беатриче. Но в городе было немало и других молодых женщин, которых Данте очевидно не мог не заметить. О его «идеальной, духовной» любви к Беатриче сказано и написано уже очень много, но люди склонны упускать из виду, что Данте был обычным молодым мужчиной. Поэтому неудивительно, что у Беатриче были все основания для недовольства поведением поэта, возможно, она знала о его жизни побольше нашего, возможно также, что до нее доходили слухи, которых хватает в любом городе. Но, похоже, она была разумной женщиной, к тому же хорошо знакомой с положением дел касательно молодых мужчин. Мы знаем также, что она была рассудительной, простой и сердечной женщиной, и вряд ли опускалась до ревности. Да и не было у нее особых причин для ревности, хотя Данте был известен в городе, а значит, было известно и о его знакомствах с другими молодыми женщинами. Эти дамы тоже составляют часть фона для изображения города — сначала просто итальянского, затем — мифического, а затем и божественного. А есть еще и другие поэты, друзья Данте, а еще «люди, которым надлежало воздать честь». Видимо, это были именитые горожане.

Смерть Беатриче как бы маскирует детали происходящего во Флоренции того времени; нам придется очень внимательно изучить подсказки, разбросанные в тексте, чтобы понять, что же случилось потом. Республика Флоренция состояла из мужчин и женщин; мы более или менее ясно понимаем, что произошло между Данте и мужчинами, но отношения поэта и флорентийских женщин понять труднее. Впрочем давайте сначала кратко разберемся с мужчинами, а потом уже поговорим о дискуссиях, которые вызывает вторая тема.

Нет необходимости глубоко погружаться в итальянскую политику. В 1289 году, когда Беатриче была еще жива, Данте принял участие в битве при Кампальдино. Он видел, как сдалась крепость, был активным участником действий флорентийских сил. В 1295 году он всерьез занялся политикой, присоединившись к народу (popolana), а не к аристократической партии. Данте не был демагогом, не был он и демократом в нашем понимании этого слова. В своей работе «О Монархии» он говорит: «Человеческий род под властью единого монарха существует ради себя, а не ради другого; ведь только тогда выправляются извращенные государственные системы, то есть демократии, олигархии и тирании, порабощающие род человеческий, как явствует при последовательном разборе их всех, и только тогда занимаются должным государственным устроением короли, аристократы, именуемые оптиматами, и ревнители свободы народа»[44]. Как Шекспир и Мильтон, Данте твердо