другим… его дружок пошевелит в отверстии мёртвую птичку, а потом они будут обсуждать, кто из них вернее застрелит утку… И пусть кто-то из двоих решит, кого из нас принять на роль утки: птичку у меня в животе или меня – глупую и доверчивую Лю Лю.

Скоро рассвет. Может утром закатить Стивену истерику?

Только вряд ли получится. Оставь надежду всяк сюда входящий. При его постоянно добродушном выражении лица и беспрецедентной невозмутимости? Мне даже не представить такого. Вдруг истерично закричать? В его присутствии? Невозможно. Вероятно, именно поэтому мне лезут в голову абсолютные нелепицы, одна другой фантастичнее.

За окном протяжно завыл чей-то пёс. И следом захлопала крыльями тяжело взлетающая птица.

– Утка, конечно, кто же ещё… – вздохнула я…

Вставать не хотелось. Самочувствие всё ещё было не здоровым.

– Интересно, это я его так люблю? Лю лю…лю лю? Стивена? Или чего я делаю? – Подумала я, удивляясь тому, что не задавала себе этого вопроса. Это как бы подразумевалось само собой. Ни разу после того первого признания ещё в Париже, когда отчаянно-повинно сообщила ему, что втрескалась по уши. Практически через полчаса после обмена первыми приветствиями…

Странно, однако, спросив себя, я не почувствовала негодования или глупости такого вопроса. Напротив, он меня заинтересовал. По всему выходило, что я совсем не уверена, что люблю его? В его власти надо мной – не сомневалась, а вот любовь это или нечто иное – это ещё следовало распознать.

А если спросить иначе: обожаю ли я его? Да, разумеется. Беспощадно обожаю. Мистически!

Рабски? – Ну, не знаю… Наверно всё же нет. Если кривая выведет куда-нибудь не туда, то откуда ни возьмись заявится мой вечный партнёр и голубчик сарказм. И засмеёт меня же, издеваясь самым порочным образом.

Сарказм мой вечный напарник в бесконечных блужданиях по лабиринтам и ухабам бытия. С ним мы всегда придумаем, как увернуться от ударов судьбы. То есть, судьба-то своё дело знает и лупит-мало не покажется, но его величество мистер Сарказм внутри девочки Лю Лю – смеётся, тайно не веря ни Богу, ни чёрту, ни обещаниям «вечного блаженства» и прочего мусора для ловли буратин.

Буратин всегда ловят на липовые прутики, привесив к ним блестящий бриллиантовым блаженством крючок. А чего – недурно вышло: Блестящий Бриллиантовым Блаженством Крючок? Прямо можно так и записать: чтобы заловить для себя трудящегося бесплатно буратину – требуется закупиться достаточным количеством БэБэБэКов.

Коротко и доходчиво?

Ну нет, только не для буратин! Этим – лишь бы впереди светило «блаженство» (имеется в виду что угодно из разрекламированных ценностей для буратин)… Клюют-то буратины, конечно, на крючок, но – чувствуя не крючок, а запах будущего блаженства, излучаемый собственными извилинами мозга.

На самом деле, весь род человеческий живёт за счёт буратин, в частности только и держится: на бабском буратино-подобии… Как хошь её лупи, но подвесь необходимый ей же самой БэББэК, чтобы она постоянно глотала то, чего изволят ей вложить.

По правде сказать, похоже, я просто не знаю, что такое эта их человеческая «любовь». Любое описываемое влюблёнными чувство я легко признаю не любовью, а совершенно иными штучками. Например мои штучки? Можно их традиционно назвать любовью? – Ни секунды не сомневаюсь! Но – если не пугаться неделикатности – следует признать, что я вожделею любовника. Вожделение это специально-точное название того, что со мной происходит. Зависимость, заинтересованность, пристрастие к ласкам, комфортность в присутствии, уважение сродни поклонению – это всё есть точные названия моих чувств.

Но практически любое из этого – даже не совокупность, а единственное – люди традиционно переиначивают – в единое название: Любовь.

Одна на всех, мы за ценой не постоим!

Для каждой эмоции или чувства, разных по своей сути вещей – простенько и доступно (для буратин, вероятно, так и надо) существует – одно общеизвестное испокон веков название: О, да это любовь, детка, раздвинь скорее ножки!

Ну а зачем мне это? Переиначивать вслед за общественной бестолковостью? Но может многие люди не знают названия вещей или не различают собственных чувств в их многообразии?

Да, собственно, какое это имеет значение, люблю ли я любовника? Если бы не любила, то меня с ним и не было. Если уж данный вопрос кому-то и важен, так только мужьям и жёнам. Если не спишь – не хочешь, значит и не любишь. Просто, как математика младшего класса. Но всё это совершенно не важно.

А что важно?

Важно распознать, кто мы по отношению друг к другу. Словами песни Высоцкого: «назад пятьсот, пятьсот вперёд, и кто там после разберёт, что он забыл, кто я ему и кто он мне»…

Так и я, вернее мы вместе с бедняжкой Лю Лю – маемся по жизни, и всё стараемся рассмотреть «кто я ему, и кто он мне».

А остальное – всё так… рябь на дороге познания.

В лесу

. Внимательно рассматривая вокруг себя, Стивен передвигался, образно говоря, на ощупь, не торопясь. Примерно так ходят по лесу бывалые грибники. Он любил лес. Замедляя шаги, отодвигал с прохода ветки, перешагивал через упавшие стволы, прислушивался к звукам леса, останавливаясь: вглядывался в лесных пичужек или с особым пристрастием – в изредка попадавшихся больших пауков. Не крохотных – привычно висящих на ниточках сотканной паутины, а крупных наподобие Argiope aurantia, паука-крестовика или Dolomedes tenebrosus, темного паука-охотника. Отдельные особи таких видов достигают размеров с человеческую ладонь и не плетут сетей, но подстерегают добычу на вертикальных поверхностях: например, прячутся в трещинах коры деревьев.

Хищные обитатели леса, всегда таинственные и опасные – серьёзные пауки в наше время сделались домашними питомцами для целых отрядов их поклонников: пауков разводят в неволе, изучают их повадки, выводят в стерильных условиях специальный для них корм. Стивен с удовольствием и сам разводил бы подобных паучат, если бы ещё в юности не выбрал писательскую деятельность. К паукам он питал явную симпатию.

Казалось, рассматривая лесных обитателей, Стивен далал главное, ради чего родился. Он с детства интересовался живой природой. И ходить по лесу откровенно любил.

Основное воспитание Стивену досталось от деда. По отцовской линии.

Одно время родители его сильно ссорились и отправляли сына подальше, чтобы не травмировать психику мальчика. Но позже мальчик привык и уже сам предпочитал подолгу проживать у деда, и даже перевёлся учиться в местной школе того городишки, откуда когда-то уехал его отец. – Во всяком случае, он совсем не горел желанием оставаться при родителях во время