Но это только так казалось.

На самом деле я с помощью того, что продвинутые люди называют «последним наблюдателем», уверенно держал ситуацию под контролем и в миг наивысшего напряжения выпустил амулет из ладони. После чего закрылся, сосредоточился, собрал Пределы в «точке сборки», и, почувствовав, что теперь способен на многое, посмотрел на Зою.

Мой Взгляд легко разрезал привычную реальность и проник в подсознание девушки через чёрный ход.

И вот я уже входил в кабинет двести двадцать четыре.

Тарасов сидел в кресле, неестественно запрокинув голову. Я сразу понял: уже мёртв. Рот перекошен последним хрипом, глазные яблоки закатились, лицо — не лицо, посмертная маска. Мёртв. Мертвее не бывает.

Но гораздо больше, чем сам покойный, которому я ни чем помочь не мог, интересовала меня в тот миг змея, которая сползала с его плеча через поручень кресла на пол. Её зигзагообразный рисунок вдоль всего тела, так называемый «каинов знак», подсказал мне, что это гадюка. Обыкновенная гадюка. Только вот размеры этого тёмно-бурого гада меня смущали. В природе не встречается таких огромных, за два метра, особей. Хотя, натуралист из меня так себе. Мог что-то и напутать.

Я напряг все чувства и попытался определить, реальная ли это змея или конденсация проникшего в Пределы элементера. Ни малейшего следа морозящей энергии, которая, как правило, сопутствует созданиям Запредельного, я не ощутил, и сделал вывод: змея реальная. Либо так, либо превратившийся в гадюку дух не слабее меня по Силе, что для текущего моего состояния было бы совсем и не удивительно.

Змея тем временем соскользнула на пол и поползла к стоящему в углу фикусу. Не переставая краем глаза следить за шустрой тварью, я осмотрелся.

Кабинет как кабинет: в меру пыльная офисная мебель, монотонно работающий кондиционер, компьютер, на огромном жидкокристаллическом мониторе которого зависло оконце с тревожно мигающей пророческой надписью: «GAME OVER». Возле клавиатуры стоит тарелка с надкусанным пирожком, а рядом с мышкой, на зелёном коврике с неестественно красными лотосами, блестит маленький металлический кружок. Присмотревшись, я определил: монета в две советские копейки. Тут попахивало сюрреализмом в худшем его изводе, и я, не задумываясь, списал это дело на помутнения девичий памяти. А вот пирожок был подлинным. Свежеиспечённым. И от него за версту несло чёрной магией. Неумелой приворотной магией.

«Зоя, — сразу догадался я. — Её работа»,

И тут до меня дошло, почему блокировка её памяти оказалось настолько мощной. Не только и не столько испытанной девушкой ужас был тому причиной. Чувство вины — вот чем там всё цементировалось. Она глупышка посчитала, что Тарасов умер, откушав пирожок, состряпанный по рецепту ведьмы.

Ерунда. Не мог он от приворотного зелья представиться. От таких слабых воздействий не умирают. Это не энвольтование на смерть.

Но и не от змеиного укуса помер. Укус гадюки не смертелен. Хотя, у такой огромной, быть может, и смертелен. Не исключено. Но дело в том, что она его не кусала. Возможно, и собиралась, но не успела. Если бы цапнула, эксперты обязательно нашли бы следы, их трудно не найти: глубокие колотые раны, оставляемые ядовитыми зубами, отёчность и синяки в месте укуса — всё это не заметить нельзя.

Нет, не змея была причиной смерти Тарасова. И уж тем более не дурацкий приворотный пирожок. По отдельности они никакого вреда ему не могли причинить. А вот вместе — да. Его убило трагическое сочетание этих двух разрозненных факторов. Так действует бинарное оружие: сами по себе его компоненты не страшны, но вместе — смертельны.

Скорее всего, всё вышло так: едва Тарасов надкусил засланную сдобу, сразу начал действовать заговор возбуждения любви, парня, как водится, стало морозить, потом бросило в жар, дыхание и пульс участились, нагрузка на сердце возросла раза в полтора и в этот самый миг на него внезапно напала змея. Атакующая гадюка — зрелище то ещё. Как результат: испуг, шок и точка. Перегруженный мотор не выдержал столь мощного экзистенционального переживания, пошёл вразнос и крякнул. Вот так вот всё, на мой взгляд, произошло. Вот так.

Со сдобой я уже определился — Зоя принесла. На девяносто девять процентов я был в этом уверен. Но вот откуда в офисе появилась змея? Это хороший вопрос. Сама приползла, сбежав из зверинца? Или кто-то подкинул? А куда потом делась? Почему не обнаружили? Или всё-таки дух-мститель?

Пока крутились в моей голове эти вопросы, сама гадюка куда-то запропастилась. Исчезла из вида. Вот только что была, и вот её уже нет.

«Если настоящая, то уползла под диван, если нет — развоплотилась», — прикинул я.

Заглянуть под диван я не мог (Зоя же не заглядывала) и решил, что делать мне в кабинете номер двести двадцать четыре больше нечего. И тут же вернулся разумом туда, где находилось моё тело. В Пределы.

Почувствовав жуткую опустошённость, сходу закинул рюмку коньяка, посмотрел с сочувствием на девушку, подсознание которой разворошил, словно медведь пчелиный улей, и, резко перейдя на «ты», спросил:

— А хочешь, Зоя, я расскажу тебе одну забавную истории?

Девушка ничего не хотела. Она, похоже, находилась в полуобморочном состоянии. Но сюсюкаться я с ней не собирался. Хлопнул ещё одну рюмаху и — хирург во спасение режет по живому — начал рассказывать:

— Эта история, детка, приключилась в Баварии. В Средние века. Одна девушка-крестьянка горячо полюбила молодого человека. И всё бы ничего, да только был он ей не чета — из богатой семьи и знатного рода. Но девушка, обезумевшая от любви, решила не сдаваться. Упрямая, надо сказать, была девушка. — Тут я задумался, налить себе ещё или нет. Решил, что «или нет» и продолжил на сухую: — Ну так вот. Желая завладеть сердцем возлюбленного, поступила фройлян так: в глухую тёмную ночь убила чёрную кошку, вырвала из её груди сердце, покрошила его на мелки кусочки, зажарила, смешала с луком и таким вот чудным фаршем наполнила пирог. А потом этим пирогом угостила любимого. Тот, ничего такого не подозревая, умял и даже похвалил. Вкусно, дескать. Данкишон. Но только вышла жуткая накладка: пирог-то по всем колдовским правилам нужно было кушать натощак, а молодой человек как назло до этого сытно поужинал. Поэтому всё вышло, как вышло: и минуты не прошло, как он упал замертво.

Едва я произнёс последние слова, плотина прорвалась и Зоя, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась в голос.

Пока она ревела, я успел выкурить сигарету и пофилософствовать.

«Всё проходит, — размышлял я, вторя Экклезиасту. — Слёзы не исключение. Рано или поздно закончатся».

Экклезиаст и я оказались правы: Зоя мало-помалу угомонилась, стала всхлипывать реже, а вскоре успокоилась до такой степени, что сумела спросить нечто осмысленное:

— А что случилось с той девушкой?

— Сожгли на костре, — индифферентным голосом телевизионного диктора проинформировал я.

— Как сожгли! — ахнула Зоя.

Я объяснил: