Она остановилась под зажженной люстрой и откинула назад голову в ореоле золотых волос.

— Посмотри на меня повнимательнее, папа… Скажи, мне пойдет эта роль?

— Да, — прошептал Гольдер. Он сейчас так гордился своей девочкой, что у него снова разболелось сердце. — Да… Тебе бы очень пошел титул, детка…

— Ты отдал бы за это много денег, папа?

— А разве титул дорого стоит? — Гольдер хищно улыбнулся уголками губ. — Думаю, ты ошибаешься… Князья сейчас попрошайничают на улицах…

— Конечно, но этого я люблю… — Страсть Джойс была так глубока, так сильна, что ее лицо побледнело до самых губ.

— Ты знаешь, что у него нет ни гроша?..

— Знаю. Зато я богата.

— Мы еще поговорим об этом.

— Боже! — воскликнула Джойс. — Мне от жизни нужно все и сразу — иначе лучше умереть! Все! Все! — повторила она, повелительно сверкая глазами. — Не знаю, как устраиваются другие! Дафна из-за денег спит с этим стариком, Берингом… Мне нужны любовь, молодость, все на свете!..

Гольдер вздохнул:

— Деньги…

Она остановила его, весело махнув рукой.

— Деньги… Конечно, и деньги тоже, вернее, красивые платья и драгоценности!.. Бедный мой папочка!.. Я до безумия люблю все это! И так хочу быть счастлива, если бы ты только знал, как сильно я этого хочу! До смерти хочу, клянусь тебе! У меня всегда было все, что я хотела!..

Гольдер опустил голову, попытался улыбнуться и пробормотал:

— Бедненькая моя, ты обезумела… Тебе было двенадцать, когда ты впервые влюбилась…

— Да, но на этот раз… — Девушка бросила на отца тяжелый упрямый взгляд: — Я его люблю… Подари мне его, папа…

— Как машину?

Он невесело улыбнулся:

— Нам пора. Надевай пальто, идем…

В машине их ждали Ойос и обвешанная драгоценностями, как языческий божок, Глория.

В полночь Глория порывисто наклонилась к сидевшему напротив мужу.

— Ты побледнел, как смерть, Давид, что случилось? — раздраженно спросил она. — Устал? Предупреждаю, мы едем в Сибур… Тебе лучше вернуться.

Услышавшая их разговор Джойс воскликнула:

— Прекрасная мысль, папочка… Я тебя отвезу, а потом присоединюсь к остальным, да, мамуля? Я возьму твою машину, Дафна, — сообщила она, повернувшись к малышке Мэннеринг.

— Постарайся не разбиться, — бросила та в ответ хриплым от опиума и алкоголя голосом.

Гольдер подал знак метрдотелю.

— Счет!

Он произнес это совершенно машинально и тут же вспомнил, что, по словам Глории, они были приглашены в Мирамар. Сидевшие за столом мужчины поспешно отвернулись, и только Ойос смотрел на Гольдера, иронично улыбаясь и не говоря ни слова. Он пожал плечами и заплатил.

— Идем, Джойс…

Ночь дышала покоем и красотой. Они сели в маленькую открытую машину Дафны, и Джойс послала ее «в галоп». Гольдеру казалось, что по обе стороны дороги тополя улетают в бездонный колодец.

— Джойс… сумасшедшая девчонка… однажды ночью ты обязательно разобьешься… — крикнул побледневший Гольдер.

На ее лице отразилось сожаление, но скорость она сбросила.

Когда машины остановилась у ворот виллы, Джойс кинула на отца затуманенный взгляд, и он заметил, что от возбуждения у нее расширились зрачки.

— Испугался?

— Ты убьешься, — повторил он.

— Что с того? Это была бы красивая смерть… — Она пожала плечами, лизнула свежую царапину у себя на руке и прошептала: — Дивная теплая ночь… я в бальном платье лечу по дороге, а потом… раз — и все кончено…

— Замолчи! — Гольдер был в ужасе.

Она засмеялась:

— Poor old Dad…[1]

И резко сменила тему:

— Ладно, выходи, мы приехали…

Гольдер поднял голову:

— О чем ты? Но это же клуб! А, теперь понимаю…

— Только скажи — и мы сейчас же уедем.

Джойс была совершенно спокойна. Просто стояла и смотрела на отца, улыбаясь как ни в чем не бывало. Она знала, что, увидев освещенные окна клуба, тени игроков за стеклами и этот маленький, выходящий на море балкон, он непременно останется.

— Хорошо… Ладно… Час — не больше.

Джойс издала дикий торжествующий вопль, не обращая внимания на стоявших на крыльце лакеев:

— Папа, папочка, как же я тебя люблю! Я чувствую, знаю — ты выиграешь!..

Он засмеялся и проворчал:

— Предупреждаю: ты не получишь ни цента, детка.

— Они вошли в зал. Некоторые из бродивших между столами девушек узнали Джойс и улыбнулись ей, как старой знакомой. Она вздохнула:

— Ах, папочка, когда же мне наконец разрешат играть самой, я так этого хочу!..

Но Гольдер уже не слушал дочь: он смотрел на игроков с картами, и руки у него дрожали. Джойс пришлось окликнуть его несколько раз, пока он не обернулся.

— Ну, в чем дело? Чего тебе? Ты мне надоела!.. — крикнул он.

— Я буду там, ладно? — спросила она, кивнув на банкетку у стены.

— Жди, где хочешь, только оставь меня в покое!..

Джойс засмеялась и закурила, потом присела на жесткую, обитую бархатом банкетку, подогнула под себя ноги и принялась рассеянно играть ниткой жемчуга. С этого места она видела только окружавшую столы толпу: безмолвные, дрожащие от возбуждения мужчины, тянущие шеи женщины… Карты и деньги как магнитом притягивали к себе это странное сообщество. Вокруг Джойс рыскали незнакомые мужчины. Время от времени, развлечения ради, она бросала на одного из них томно-влюбленный взгляд из-под ресниц, и несчастный останавливался как вкопанный, сам того не желая. Она заливалась смехом, отворачивалась и продолжала терпеливо ждать.

В какой-то момент толпа раздвинулась, пропуская к столу новых игроков, и Джойс хорошо разглядела Гольдера. Тяжелое лицо отца показалось ей осунувшимся и мгновенно постаревшим, и она ощутила смутное беспокойство.

«Какой он бледный… что с ним? Неужели проигрывает?»

Она встала, пытаясь получше разглядеть отца, но толпа уже сомкнулась вокруг играющих. Нервная гримаса исказила лицо Джойс.

«Черт, черт, черт! Что мне делать? Подойти?.. Нет, тот, у кого в игре свой интерес, может спугнуть удачу».

Она огляделась и властным жестом остановила проходившего по залу незнакомого молодого человека, которого сопровождала полуобнаженная красавица.

— Эй, вы… Посмотрите туда… Старик Гольдер… Он выигрывает?

— Нет, пока что везет другой старой обезьяне — Доновану. — Женщина назвала имя, гремевшее во всех игорных домах Старого и Нового Света.