Петр все прощает фавориту за то, что находится с ним в

противоестественной связи. Слух этот, кстати говоря, получил косвенное

документальное подтверждение – сохранилось так называемое «дело

каптенармуса Преображенского полка Владимира Бояркинского». Этот

каптенармус в 1702 году проезжал как-то мимо дома Меншикова со своим

родственником, который спросил его: отчего это Александр Данилович так

богат и за что царь к нему так милостив. Бояркинский, усмехнувшись,

31

ответил: «За то, что царь живет с Александром Даниловичем блядно».

Вскоре родственники поссорились и, как в России часто бывает, на

каптенармуса поступил донос – от того самого родственника. Доноситель,

кстати говоря, под пытками свой донос подтвердил и благополучно умер в

тюрьме, а Бояркинского сослали с женой и детьми в Азов, разжаловав в

солдаты. Это было очень странно, потому что по практике того времени

за хулу на государя наказывали много круче – либо смертной казнью, либо

отрезанием языка. А Бояркинского просто сослали… Странно…

Как бы там ни было, а к смерти Петра 28 января 1725 года

светлейший дотянул. После смерти Петра на престол взошла Екатерина І,

и это событие стало пиком в карьере неугомонного князя – фактически вся

власть в стране попадает в его руки – те самые, которые хорошо помнила

Екатерина, которую когда-то Меншиков взял как военный трофей, а позже

уступил Петру…

Историк Ключевский так писал о том периоде: «Когда в лице

Екатерины I на престол явился фетиш власти, они («Птенцы гнезда

Петрова» […]) почувствовали себя самыми собой и трезво взглянули на свои

взаимные отношения, как и на свое положение в управляемой стране: они

возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать

Россией, как своей добычей. Никакого важного дела нельзя было сделать, не

дав им взятки; всем им установилась точная расценка, с условием, чтобы

никто из них не знал, сколько перепадало другому. Это были истые дети

воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, с

его презрением законности и человеческой личности, с преступлением

нравственного чувства».

Деятельность светлейшего в последовавшие за смертью полтора с

небольшим года прекрасно иллюстрировала народная поговорка: «Отчего ж

не воровать, если некому унять». В 1724-1727 годах Военная Коллегия,

которую возглавлял генералиссимус Александр свет Данилович, получила с

крестьян 17 миллионов рублей, а на военные нужды было израсходовано

лишь 10 миллионов. Куда делись остальные семь, да еще поступившие за

прошлые годы недоимки – тайна, мраком покрытая…

Богатства Меншикова были огромны… В этот период он отсылает в

Москву часть драгоценностей и денег – для их перевозки потребовались

шесть (!!!) сундуков… Вотчины князя по площадям не уступали

территориям некоторых государств, таких, например, как Германия…»

А погорел генералиссимус Меншиков (кроме «академика», вор-

царедворец частью интригами, часть подкупом сумел получить и это звание)

почти на мелочи. Уже при Петре ІІ купцы подарили совсем юному императору

роскошное блюдо с золотыми монетами, однако к царю ни блюдо, ни монеты

не дошли – приклеились к липким рукам «академика». Петру ІІ, конечно,

доложили, и грянул императорский указ – арестовать генералиссимуса. Вскоре

вышел и другой указ, по которому Меншикова лишили всех чинов и наград, а

также конфисковали его имущество.

32

Уже в ссылке, в Березовом, сибирской глубинке, перед смертью он

скажет детям: «Здесь, в удалении, любезные дети мои, познал я, что есть

закон и есть разум, которые не сопровождали меня в дни моего

благоденствия».

Запоздалое раскаяние палача…

33

«За тебя Господь покарает Россию…»

Cтанислав Лещинский, экс-король Польши, стоял у окна и задумчиво

смотрел в даль, на восток, где за кислыми осенними туманами, хмурыми

сердитыми тучами невесть как далеко была капризная и неприязненная, но

такая овеянная мечтой Варшава.

– Капитан шведской гвардии Бартель! – по-военному с нажимом доложил

молодой мужчина, переступив порог. – Прибыл по Вашему приказу.

– Садитесь, капитан… Орлик, – с усмешкой обратился к офицеру

Лещинский и оценивающе измерил взглядом. – Мне о вас кое-что докладывал

французский посланник маркиз де Монти, имею устные рекомендации от

большого Примаса Речи Посполитой, брата коронного гетмана Теодора

Понятовского, знаю мнение киевского воеводы князя Иосифа Потоцкого… Не

буду лукавить: ваше будущее путешествие вместе со мной связано с немалым

риском. Риском для жизни.

Лещинский уперся взглядом в Орлика, взгляд этот был твердым,

казалось, даже пружинил, будто испытывал гостя на прочность.

– Воин, который взял в руки оружие, должен выбирать: сабля или страх.

– Тогда почему же согласились, капитан, на это опасное путешествие?

Может, в деньгах нуждаетесь ?

Искорка иронии промелькнула в глазах Лещинского, вспыхнула и так же

внезапно погасла: Лещинский имел подробнейшие сведения о Григории

Орлике. В письме к его зятю, королю Франции Людовику XV, посол в Польше

маркиз де Монти писал: «Сам Господь Бог послал нам господина Орлика. Как

только его впервые увидел, я понял ценность этого человека. Григорий Орлик

отважный старшина, владеет разными языками, польский и немецкий знает

так хорошо, будто родился в этих странах. Ему хорошо знакомы вся южная

Германия и Польша».

– Жизнь, к счастью, не измеряется ни флоринами, ни золотыми.

– А может, капитану по сердцу пришлась какая-нибудь благородная

барышня, и теперь дело совсем за небольшим – красивое поместье где-нибудь

в живописном уголке Речи Посполитой, – лукаво щурился экс-король. – Можно

придумать, выделить что-то из того, что враги мои делили и не доделили… -

добавил после паузы уже с горечью.

– Я здесь не ради поместий, Ваше Величество.

– Тогда почему голову подставляете, капитан? Я вам не сват, не брат, не

родня – человек без причины ничего не делает. В конце концов, – посуровел

Лещинский, – если я не возьму в толк настоящих мотивов вашего риска, то

просто буду бояться отправляться с вами в такую дорогу.

– Я ни в чем не нуждаюсь, кроме как в исторической справедливости.

– А это что за монета такая – «историческая справедливость»? -

растягивая слова, перекривил гостя Лещинский. – И какой королевский двор ее

чеканит?

34

– Смею думать, при дворе ее величества Судьбы. Историческая

справедливость требует возвратить вашей венценосной особе польскую

корону, которая отобрана незаконно.

– А вам то что из этого, какой-такой навар, капитан Бартель? – ирония

Лещинского перерастала в плохо скрывемую злость. – Вы же даже не поляк,

простите, чтобы этим проникаться.

– Я почему-то загадал: если сбудется эта справедливость, то должна

осуществиться и другая – теперь уже в истории моего края.

– И в чем же тут загадка?

– Возвращение гетманства на Украине моему отцу Филиппу