от этого

целого дела».

Между Войнаровской и королевским советом еще несколько лет длились

переговоры, наконец Анна получила большой замок Тиннельзе на живописном

Мелярском озере, дом в Стокгольме и значительную выплату наличными

деньгами. И хотя долг так и не был погашен, однако шведское королевство

искренне ходатайствовало о своей чести.

Со временем Анна Войнаровська через брата полковника Федора

Мировича хлопочет перед Варшавой о других семейных поместьях, только бы

брат помог возвратить:

«1) Село Маковичи с окрестностями возле Владимира на Волыни,

которое принадлежало матери моего мужа Войнаровского.

2) Село Мазепинцы в воеводстве Киевском, которое принадлежало

гетману Ивану Мазепе, дяде моего мужа.

3) И еще одно село, которое должно быть положено в Брацлавском

воеводстве и в Житомирском уезде».

Но напрасны были ожидания Войнаровской.

Вот так обернулась жизнь для украинской аристократии: на востоке по-

бандитски все отобрали и родных – в казематы и Сибири, а на западе – не

сполна отдали…

…Можно бросить в наибольшую в мире мерзлоту, в снега и лед, без

права даже на имя, полученное при крещении, Андрея Войнаровского,

матерей и сестер можно заковать в глухих московских казематах, и не сломить

всего народа и не завоевать весь мир «несытым глазом», кровно переняв

мечтания Чингиз-хана.

***

26

Помощник канцлера Саксонии Флеминга появился на пороге его

кабинета и доложил:

– Лейтенант конного гвардейского полка де Лазиски!

Через какое-то мгновение явился и сам визитер.

– Прошу садиться, – мрачно сказал канцлер, показывая на стул. – У меня,

а еще больше у вас серьезные неприятности.

Канцлер порылся в стопке бумаг на огромном столе и прикипел взглядом

к одному из документов.

– Русское посольство каким-то образом разузнало ваше настоящее имя.

Поэтому и в наших интересах, и в интересах вашей личной безопасности вам

надлежит немедленно исчезнуть. Иначе я вынужден буду вас арестовать и

передать русской стороне.

– Понимаю вас, – вытянулся лейтенант. – Я хочу искренне поблагодарить

за возможность служить в вашем гвардейском полку, за возможность изучать

военную науку и искусство, которым в Саксонии, убежден, сегодня нет

равных в Европе.

– В свою очередь благодарю, лейтенант. Мне немного неудобно даже

перед вашим отцом, я его давно и искренне уважаю, как и то дело, за которое

вы взялись. Но сегодня мне нужно выполнять союзнические обязательства

перед Россией.

– Простите мне по молодости лет то, что я сейчас скажу. Если бы еще так

вежливо Россия выполняла свои союзнические обязательства, – лейтенант

нажал на слове «свои» чуть ли не до свиста. – Союзнические обязательства

России, подписанные на Переяславской раде, Москва презрела и растоптала,

они обернулись для моей страны немыслимой трагедией. Ныне, «выполняя

союзнические обязательства», Россия разожгла Кавказ, и никто не знает,

сколько столетий там будет полыхать пламя… Не уверен также, что

союзнические договоренности Саксонии с Россией не завершатся когда-

нибудь торжественным маршем русских сапог по мостовым Дрездена, а на его

улицах не воздвигнут памятник союзнику или освободителю Петру І или еще

кому-либо из его придворных, или просто солдат.

– Один Бог знает, кто будет завтра нашими друзьями, а кто – врагами… -

недовольно тряхнул головой канцлер. – Мы руководствуемся лишь

сегодняшними собственными интересами. Вот ваши исправленные документы

на имя капитана шведской гвардии Кароля Бартеля. И не медлите, молодой

человек, вас могут в любую минуту схватить.

Уже в дверях Григория догнали последние слова канцлера.

– А если судьба дарует возможность снова увидеть отца – передайте мой

поклон и уважение.

27

Вор Его величества

Архиепископа Феодосия, новгородского владыку, неожиданно остановили

вместе со свитой на мосту, уже перед входом во дворец князя Меншикова.

– Не позволено, – стали поперек дежурные.

– У меня неотложное дело, – попробовал объяснить архиепископ.

– Не позволено, – повторила стража.

– Чем я хуже светлейшего князя? – не вытерпел наглости простолюдинов

новгородский владыка. Все это его тем более бесило, что за время

стремительного карьерного взлета архиепископ не раз помогал Меншикову. И

Александр Данилович старался всячески угождать высокопоставленному

душеприказчику и когда-то предупредительно смотрел в глаза авторитетному

владыке.

Архиепископу Феодосию эта попытка приравнять себя к светлейшему

князю обошлась весьма дорого…

Князь Меншиков на этом свете не видел равных себе – ни на востоке, ни

на западе, ни на холодном севере, ни на жарком юге. До Бога далеко, а

потому лишь император Петр мог быть выше его, да и то не намного. Сын

конюха, продавец пирожков и булочек в Москве, которому повезло стать слугой

Лефорта, который отнюдь не щедро платил копеечный заработок, зато щедро

раздавал пинки и пощечины, теперь Меншиков вершил судьбы миллионов,

одним движением брови мог наградить имениями или отправить под топор

палача.

Владыка Феодосий знал эту черту характера Александра Даниловича, но

не мог даже подозревать, что одно приравнивание сана архиепископа к

положению недавнего продавца пирожков может стоить ему жизни.

Вскоре три архимандрита пишут донос о том, что архиепископ Феодосий

произносил слова «противные и молчания не терпящие». 24 апреля Феодосия

арестовывают и отправляют на допрос. Дальше все идет по привычной колее -

недруги из церковной среды пишут нужные свидетельства («бранил весь

российский народ «безумными нехристями, хуже турков и всяких варваров»).

Понятное дело, дальше новгородский владыка пишет прошение о

помиловании, раскаивается в том, что на мосту назвал часового, не

пропустившего его во дворец, «дураком».

Тщетно надеялся новгородский владыка на помилование. Допросы «с

пристрастием» пошли по второй кругу. И здесь архиепископ под пытками

должен был вспомнить все свои «грехи» – особенно раскаивался в том, что

перед тверским архиереем оговорился:

«На банкет во дворец пригласили только сенаторов, а членов Синода не

пригласили, сейчас потчуют только сенаторов, а о духовенстве вспомнят, когда

будет смута в народе…»

Итак, наказание не замедлило. Уже 11 мая был подписан императорский

указ о ссылке владыки в далекий карельский монастырь в устье Двины.

Допросы других духовных лиц тем временем продолжались, и появлялся

новый компромат. Синод «по высочайшему повелению» лишает Феодосия

28

архиерейского и священницкого санов. Его посадили в камеру с маленьким

окошком, не допустили к нему людей, а из пищи дали лишь хлеб и воду. Он

выдержал от середины октября до 5 февраля – в этот день караульный

фенрих Григорьев доложил губернатору, что арестант монах Федос упокоился.

Жестокость Александра Даниловича Меншикова во время уничтожения

Батурина (в ХХ столетии на Нюрнбергском процессе такие дела

квалифицировались как «преступления против человечества») объяснялась не

только тщательным выполнением инструкции Петра І «Городки и деревни жечь

без остатка, а людей рубит, а заводчиков на