Вот такие затейливые мысли приходят на борту рыбацкой лодки во время полного штиля. Рыбаков трое. Рафил, Менез и Мустафа. Они похожи соответственно на пеликана, гризли и богомола. Мустафа очень худ, нескладен, сутул, и над ним постоянно подшучивают ребята. Он самый молодой из моряков.

Мы идем то под парусом, когда вдруг подует редкий ветерок, то заводим мотор. Мустафа несколько раз дергает за веревку. Два коротких рывка и один протяжный. Но мы стараемся делать это не часто. Экономим горючее.

Парни не говорят на английском, но мы прекрасно понимаем друг друга. Берег уже давно скрылся из виду. Солнце, судя по всему, палит нещадно, но я этого не чувствую. Вокруг – вода. Рафил и Менез выбирают место, где можно забросить сети. Спорят, кричат друг на друга, но заметно, что совершенно без агрессии. Наконец они определяются и указывают Мустафе путь. Тот направляет лодку на компанию альбатросов, кружащих над морем в полукилометре от нас.

Куда я плыву? А главное, зачем? Какой Родос? Какой Марко? Афины? Да, она удивится, обрадуется, увидев меня в Афинах. Ради этого? У меня не много денег, и вокруг только незнакомые люди. Страшно? Нет. Прекрасно! Что-то клокочет внутри, подсказывая, что все правильно. Эйфория. Я знаю, что правильный ответ нам приходит в самые первые секунды. Это уже потом включается опыт. Вот и дельфин показал свою спину как бы в знак одобрения. А вот и еще один!

Они еще немного сопровождают нас, играясь, а потом уплывают по своим дельфиньим делам, послав нам на прощание ультразвукотелеграмму: «Удачи!»

Рыбаки забрасывают сети, я помогаю им. Работа непривычная, но я счастлив. Я определенно счастлив. Я понимаю, что все вопросы: «К чему? Зачем?» – не важны. И конечная цель не важна, будь то Афины или свадьба. Важен сам процесс, эта самая секунда.

Мустафа достает из-под скамейки большую картонную коробку. Там ланчбоксы. В них эти странные восточные блюда. Творог в ломтике обжаренного баклажана. Все-таки мы разные. Вот, допустим, у себя дома в холодильнике я обнаруживаю творог и баклажан. Пришло бы мне в голову жарить этот овощ и аккуратно делать из него трубочки, а потом запихивать туда творог с перцем? Нет. Но как же это вкусно! Я предлагаю парням ракию из Гюнаева бурдюка. Они отказываются. Рамадан? Интересно, когда он у них? Предлагаю себе. Меня уговаривать не надо, я сразу соглашаюсь.

Пообедав, я пересаживаюсь к ним спиной и копаюсь в рюкзаке. Мне все-таки очень интересно проверить, что там Гюнай передает своему греческому другу. И что так не надо показывать пограничникам. Черный полиэтиленовый пакет. В нем еще один. И еще один. Так я и знал, блин! Порошок. Бело-серого цвета. Кристаллики играют на солнце. Кокаин?

– Юр, проблем? – спрашивает сзади Рафил.

– Ноу, ноу, итс о’кей, – отвечаю не оборачиваясь.

Но кокаин ведь белый-белый. А откуда я это знаю? По фильмам.

Может быть, смесь какая-то? Надо попробовать на язык. А что это значит? Когда полицейские в кино пробуют наркотик на вкус и потом одобрительно цокают языком, это значит, что они его пробовали раньше. А я-то не пробовал. Как я узнаю? Я осторожно отковыриваю скотч, чтобы потом можно было заклеить назад. Смачиваю палец слюной и запускаю его в пакет. Все делаю, как в кино. Вмазываю крупицы в десны. Щепотку десантирую под язык. На вкус? Ну, наверное, такой у стирального порошка. Хотя до сих я его никогда не пробовал, как и кокаин, впрочем.

Порошок действует моментально.

Мне и так было хорошо, а сейчас вдруг стало просто невероятно здорово. Когда мы слышим слово «эйфория», мы думаем об одном и том же? Для меня это слезы счастья. Это когда тебе настолько прекрасно жить, что ты готов тут же умереть. Когда еще чуть-чуть – и ты взлетишь, законы притяжения не сработают, и ты полетишь туда, в синеву! И никогда не захочешь возвращаться.

Когда ты в своей голове даешь команду save as. Сохранить этот миг. Запах. Картинку. Это прикосновение. Эти мурашки.

Рыбаки тем временем определили нужное направление и приготовились к намазу. Пришло время. Они расстелили один коврик на всех, достали шапочки и обнялись. Потом встали на колени. Молитву читал Рафил. Остальные вторили ему. Лодка покачивалась. Две сини – голубая и лазурная – сливались на горизонте в одну. Я сидел, открыв глаза и уши. Хвала Аллаху разносилась над морем. А я чувствовал, как вокруг что-то витало. Чужое, красивое и очень мощное. Помолившись, они опять обнялись, сняли шапочки и расселись по своим местам как ни в чем не бывало.

Мы улыбаемся друг другу.

– Прочти нам свою молитву, Артур, – попросил Мустафа на англотурецком языке. Но я его прекрасно понял.

– Моя молитва – это одна песня, я вам ее спою.

У меня нет слуха, но я знаю, что у меня получится. Особенно сейчас. Я ведь пел ее сотни раз. В караоке. Девушкам. Друзьям. На семейных праздниках и похоронах. Я пел ее, подбадривая себя, когда мне было плохо. Я спою ее сейчас, когда мне очень хорошо. Я встал на корму лодки. Сглотнул слюну и затянул:

Мысли мельтешат в голове, как танцоры в немых кинофильмах. Мои недолгие в общем-то двадцать пять лет сейчас проходят перед глазами. Я сам себе показываю слайд-шоу. Первая рыбалка с дедушкой. Лошадь, запряженная в сани, которая нас везет по замерзшей реке на тот берег. Мы держим в руках лыжи. А в рюкзаках за спиной термос с чаем и еще теплые бабушкины пирожки. Моя рука осторожно через ситец касается бедра девушки. Мы танцуем в парке. И это вообще мой первый танец в паре. Я никогда еще не находился так близко от женщины. Голова кружится, и ты отчетливо понимаешь, что в эту секунду становишься старше. Мусульмане завороженно смотрят на меня, совсем как я на них пять минут назад.

Осень во Львове. Охапки желто-красных листьев ты, как конькобежец, расталкиваешь перед собой ногами, обутыми в тяжелые сапоги. Курсантское братство. И полуночные посиделки в студии у знакомых художниц, и почему-то знание о том, что в этом городе воду дают только утром и вечером. Почему я вспомнил об этом сейчас, в самом центре Средиземного моря? К нам приближается какой-то катер.

Десятки самолетов в небе Лос-Анджелеса. Когда бы ты ни поднял голову, днем или ночью, в этом небе ты их обязательно увидишь. Это теплый бассейн на крыше небоскреба. Под ним – город. Над ним – галактика. Между ними я, плывущий на спине, самолеты и звезды. И еще та музыка в арендованном «Шевроле». И сотни имейлов из кибер-кафе. Это пограничный катер.