Алиса промолчала, и рейнджер осмелел.

– Вот ведь невезуха – умереть здесь, когда дома ждет такая красавица! Могу я узнать имя несчастного?

– Лаки Мэрри.

– Алиса! – воскликнул рейнджер. – Вы Алиса! А я болван! – Он снова постучал кулаком по лбу. – Должен был догадаться.

На этот раз изумилась Алиса.

– Не понимаете, откуда я знаю ваше имя? Некоторые вещи помнишь всю жизнь. Ваше лицо я бы не узнал – Лаки показывал мне фотографию раз или два, но имя… Знаете, Лаки был звездой. Всем нравился. Он рассказывал о себе, и мы думали: «Складно врет!» Лаки называл вас своей великой любовью, и каждый раз, выигрывая в покер, целовал вашу карточку. Вы стали легендой, ребята спрашивали друг друга: «Как думаешь, она настоящая?» Вы были такой красивой… – Он покраснел, сообразив, что это прозвучало обидно, и поспешил исправиться: – Вы и сейчас прекрасны, но на той фотографии выглядели еще и веселой, и счастливой. Что и говорить, мы завидовали пройдохе Лаки. – Рейнджер спохватился, что зашел слишком далеко, и пробормотал: – Не сердитесь, мисс, я не мастак говорить комплименты.

– Все в порядке, – улыбнулась Алиса. – Предпочитаю, чтобы его вспоминали весело.

Он успокоился.

– Поверить не могу – вы существуете, Лаки вас не выдумал! Никто не имеет права умирать, когда дома его ждет такая женщина. Нельзя дразнить смерть, если тебя любит первейшая красавица.

– Дразнить смерть, – повторила Алиса. – Лаки был как все, он не выбирал эту войну.

– Конечно, нет, но ему не стоило так рисковать…

– О чем вы? – удивилась Алиса.

– Да вы и сами все знаете, – ухмыльнулся ветеран, – фортель он выкинул тот еще, зато теперь вы не только самая красивая, но и самая богатая вдова в Америке.

– Вы что-то путаете, – удивилась Алиса. – У Лаки не было денег. Его отец рабочий, мать официантка.

– Издеваетесь? – рассердился он. – Все же знают эту историю.

– Какую историю?!

– Хотите сказать, что вы не получили денег?

– Да мы даже женаты не были, какая уж тут пенсия!

– Я о другом… Значит, вы и правда никаких денег не видели? Точно?

Он со злостью стукнул костяшками пальцев по многострадальному лбу.

– Проклятье… Сволочь! Бесстыжий мерзавец!

У Алисы закаменели скулы.

– Это вы о Лаки?

– Господи, нет, Лаки был святой и самый большой дурак, судя по вашим словам!

– Я требую объяснений! – Алиса повысила голос.

– Будь оно неладно, Лаки провели, обманули, надули! Подождите, я позову Барри, пусть все расскажет. Этот кретин остался жить благодаря Лаки. Даже не знаю, что будет, когда он узнает, что вам и доллара не досталось… Барри!

На зов обернулся лысый пузатый мужик, который всю дорогу потешал попутчиков анекдотами и непристойными песенками.

– Чего тебе, Джимми?

– Иди сюда, толстяк. Не поверишь, кто тут у нас!

– Эйзенхауэр? – Барри посмотрел на Алису. – Вот те на, дочка Эйзенхауэра.

– Заткнись, кретин… Представляю тебе невесту Лаки. Это Алиса!

Рейнджер кашлянул, покраснел, протянул толстую лапищу и пробормотал:

– Барри Монро… уж извините… счастлив познакомиться…

– Она не знает! – сообщил товарищу Джимми. – Историю с Оскаром Арлингтоном. Девушка Лаки не получила ни цента!

До Барри не сразу дошел смысл сказанного, но затем он разразился ругательствами.

– Ублюдок! Подлая скотина! Его счастье, что не поехал с нами! Попадись он мне…

Ветер еще долго разносил по округе возмущенные крики отставного рейнджера.

Июнь 1964

«Шератон-Сити-Центр», Вашингтон

Самый большой зал «Шератон-Сити-Центра» был заполнен до отказа. С потолка свисали звездно-полосатые флаги. Оскар Арлингтон пересчитывал их, надеясь, что это занятие придает ему задумчивый, сосредоточенный вид.

Подсчет знамен займет некоторое время – сказать, что здесь их много, значит ничего не сказать.

Интересно, кто-нибудь удосужился сосчитать все флаги, вывешенные в Вашингтоне в обычный день? Число наверняка поражает воображение. Почему Америке так сильно хочется самоутверждаться, особенно после убийства Джона Кеннеди? На каждой крыше полотнище, совсем как в банановой республике после государственного переворота.

Считать Оскар бросил, но взгляд не опустил – на людей смотреть не хотелось. Ему было неуютно в глубоком кресле, обитом зеленой кожей, на виду у полутысячи ветеранов Высадки, которые по тем или иным причинам не смогли поехать в Нормандию. Он знал, что через несколько минут, во время награждения, почувствует себя еще хуже. Оскар пришел, чтобы получить медаль. Какую? Он не знал и знать не хотел. Медаль за то, что служил народу.

Спасибо, мама…

Арлингтон наклонился к соседу. Несмотря на молодость, на мундире у того сверкало штук шесть наград. Наверное, и ему повесят на грудь одну из таких вот красивых побрякушек. Они очень нравятся девушкам, а военные на редкость изобретательны по части всяческих цацек.

Мой геройский сосед собрал не всю коллекцию, подумал Оскар, иначе не находился бы здесь. Слава выжившим! Вам обещали персональную медаль, если будете выполнять приказы и, не дрогнув, побежите на приступ. Чего разнюнились, выжившие? Долго ждали? Двадцать лет? Ликуйте, час вашей славы настал! Не стоит расстраиваться, парни, выиграли все. Даже меня решили отметить. Даже я сорву джекпот! Снимаю шляпу, мама. Интересно, какими глазами будут смотреть на меня присутствующие, когда я поднимусь на сцену за медалью, а, мамуля? Кое-кто из пятисот героев в курсе моей истории, один или двое знают, что мои кости сейчас должны лежать в песках Нормандии, и не откажут себе в удовольствии распустить языки. Веселятся втихаря, глядя, как я сижу тут, надуваю щеки, изображая героя. Какого черта матери пришла в голову идея с награждением? Мне двадцать лет не было дела до кретинов в форме цвета хаки. Да, я поступил как последний негодяй, и мне было все равно: я знал, что больше никогда не увижу парней из отряда, потому что мы живем в разных мирах. Но я не учел одного – маму с ее гениальными идеями. «Иди и получи свою медаль, сын мой!» Сколько пафоса, мама. Ты, может, и не подозреваешь, какой гад твой сын, но не можешь не сознавать, что он совсем не герой. Ты держала меня в коконе, я остался личинкой и увял в твоей тени. Конечно, все могло быть еще хуже, захоти мамочка послать меня в Нормандию, по местам боевой славы, так сказать. Оргкомитет собрал целый автобус бывших рейнджеров и отправил ветеранов в Пуэнт-Гийом, на открытие мемориальной доски с именами павших. Моего там не будет! Черт, черт, черт, я ни за что не приму эту награду. Сколько их, знающих правду? Десять человек, двадцать, пятьдесят, еще больше? Вряд ли я единственный дезертир в славном собрании. Ау, уклонисты, вставайте!