– Многие люди с ним бы не согласились! – хмыкнул Олстен Гусляр. – Быть князем – это честь, желанная многими!

– Быть самой большой лягушкой в своем болоте, – насмешливо поправил Лют. – Так Мистина говорит.

– А ты сам как думаешь? Ведь ты мог остаться наследником конунга, а не воеводы.

– Я… – Лют слегка поджал губы. – Я мало что знаю пока… но я верю отцу. Я знаю, на чью сторону встал бы он.

Он не привык к вопросам, что думает он сам. Люту рано было рассуждать, чьим наследником он хотел бы остаться: месяца два-три назад он был сыном челядинки, несвободным человеком без права на наследство. Судьба наградила его свободой, старший брат признал членом рода – ко всему этому Лют еще не привык и не пытался сам решать, что хорошо для семьи в целом. Слава богам, для этого есть Мистина – человек очень умный и опытный.

Для налета Мистина дал брату два десятка своей собственной дружины. Десятские его, Доброш и Турбен, были людьми бывалыми, но и Люту уже хватало навыка, чтобы со всех сторон оврага расставить спрятанных дозорных. Между селениями полян на Рупине и началом земли Деревской за Здвижем, ближе к Тетереву, на целый переход простирались заболоченные, пустынные леса; здесь никто не жил постоянно, и лишь охотничьи ватаги с той и другой стороны приходили сюда на зимний промысел. Однако по пути через Здвижанский лес Лют был настороже. Всю дорогу от Воловичей – крайнего полянского селения – он ожидал, что на дороге впереди обнаружится засека, а возле нее почти непременно будет засада. Перед бродами на Здвиже и Тетереве высылали вперед дозор – проверить безопасность переправы, где отряд будет уязвим. Но дорога оказалась свободна. Это настораживало, но не поворачивать же назад оттого, что все идет хорошо?

Целью его был Малин – святилище на горе и те дары, что древляне принесли богам после избиения Ингвара и его гридей. Дорогу туда Лют хорошо знал: всякий год ездил с отцом от Ужа в Киев по сухому пути, здесь всего-то пять днищ. А всякую зиму, когда Свенельд отправлялся через землю Деревскую по дань, Лют вместе с его дружиной пробирался вверх по Тетереву, и этот путь тоже пролегал неподалеку от Малинской волости. Не раз он встречался с сыновьями Гвездобора малинского, Гостятой и Станом. Старший давно имел свое семейство, а младший был лишь на год старше Люта, и они не однажды развлекались вместе: ездили на лов, играли в кости, скакали верхом наперегонки. Однажды Лют даже взялся учить Станко играть в тавлеи, но приковыляла Гостятина трехлетняя девчонка, польстилась на красивые фишки желтого и красного стекла, утащила их с доски и ударилась в рев, когда пытались отнять… Лют улыбнулся правой стороной рта, вспомнив об этом, потом прикусил губу.

Все трое уже мертвы – и Гвездобор, и оба его сына. Но Лют с негодованием на самого себя гнал из сердца сожаление. Этим летом, уже после смерти Свенельда, Гвездобор похитил Уту, сестру Соколину и четверых детей Мистины. Его люди увезли их в болотную глушь, и среди провожатых был Гостята. Засунули женщину, двух девок и троих мальцов в самые топи, где они и так чуть не померли, а их еще грозили убить! Думая об этом, Лют стискивал зубы и раздувал ноздри от негодования. В Киеве Соколина живо ему расписала, как им жилось на том чертовом Игровце!

В ожидании зимнего похода Лют по утрам упражнялся с братовыми телохранителями и оружниками. Почти каждый день с ними какое-то время проводил и сам Мистина, и Лют из кожи вон лез, чтобы показать, что в строю от него будет толк. Несколько раз Мистина брал его с собой в разъезды по полянским городкам: он встречался со старейшинами, предлагая им идти в поход на древлян. Поляне откликались охотно. Племя их происходило от того же, что древляне, дулебского корня, но с тех пор как лет двести назад в Киеве был заключен союз троих князей-побратимов и главенствующее положение занял Кий, выходец из северских антов с левого берега Днепра, его подданные-кияне уже не считали себя едиными с прочими потомками дулебов. По Рупине Мистина сразу, как только они с Эльгой вернулись с Ингваровой могилы, расставил дозорных, разослав оружников вышгородских сотен во все селения.

– Знать бы, что там у них, у древлян? – часто задавался вопросом Лют. – Володислав вече созвал, это уж верно. Чтобы он смирился – не поверю, наверняка воевать затеет. Но сейчас он войска не соберет – веснякам работать надо. До зимы, значит, будут ждать.

– Как и мы.

В Киеве имелась большая княжеская дружина, что вместе с боярским ополчением составило бы тысячу человек. Но нельзя было начинать поход, пока в Киев не приедет Святослав. Тринадцатилетний сын Ингвара уже второй год жил на севере, в Новогороде. Нельзя было мстить за отца без сына, за князя – без его преемника. Однако прибыть в Киев Святослав мог никак не раньше Коляды, скорее даже к концу просинца. До тех пор предстояло ждать не меньше трех месяцев.

А вести из земли Деревской подоспели раньше. В Киев явились три десятка беженцев, женщин с детьми и кое-кто из челяди – домочадцы погибших оружников Свенельдовой дружины. После череды кровавых событий они еще жили на привычном месте, в Свенельдовом городке, на своих хозяйствах, не зная, что с ними теперь будет и куда податься. Но после погребения избитых на Ингоревой страве бояр древляне разграбили и сожгли русский городок. Деревские жены Свенельдовых оружников вернулись по своим родам, а привезенным из Киева осталось бежать назад. Им еще повезло, что их не поубивали и не обратили в холопы.

Узнав о гибели отцова городка, Мистина только рукой махнул: иного он и не ожидал. Лошадей и самое ценное имущество он сумел вывезти, но скотину, припасы, разный домашний скарб пришлось покинуть. Не плакать же было по горшкам – потеряли они куда больше.

Лют рассердился сильнее. Для него отцов двор на кручах над Ужом был почти родным домом: он там вырос. А теперь и дом – в углях и все имущество, кроме его пожитков для поездки в Царьград, – в золе и пепле. Уезжая оттуда ясным весенним днем, глядя, как отец машет ему рукой на прощанье, мог ли он думать, что никогда больше не увидит ни отца, ни дома! Теперь уже – совсем никогда. Дом последовал за своим господином на тот свет.

– Опричь их возьми! Я этим гадам отомщу! – негодовал Лют, и Мистина невольно улыбался, видя этот решительный взгляд исподлобья. – За дом моего отца… нашего. Что ты смеешься? Давай у них что-нибудь разграбим и сожжем! За дом нашего отца мы же можем отомстить, не дожидаясь князя! Это наше право! Это наш долг! Прости… – Он вдруг опомнился: не ему указывать старшему в роду, что делать.

– Боюсь, если мы сожжем дом Володислава, Святша поймет этот как ловы в его угодьях.

– Ну, другое что-нибудь.

– Малин! – воскликнула Соколина. Она теперь жила у старшего брата, и Лют вновь, как при отце, видел ее каждый день. – Где нас держали первые дни, пока на Игровец не увезли!

– Истинно! – Лют обрадованно ткнул в ее сторону пальцем. – Малин! После лесов на Здвиже туда за один день… или за одну ночь добраться можно, прямо по дороге. Гвездяты в живых нет… и с ним же и другие полегли? – он взглянул на Мистину.

– Родичей семь-восемь с ним было, – тот кивнул.