встревоженные команды и крики. Ася Леонидовна распахнула ветровку, забрезжил перламутровый рассвет между сосенками вдали, заметно потеплело. Женщина подумала о Михаиле. «Толковый парнишка, если успеет первый, разберется…, что к чему». Пот раздражал, майка под рубашкой назойливо прилипала, но тащить в руках баул и брезентовую куртку, поднимаясь все выше на гору было нелегко. Суставы выкручивало. Плохо гнущиеся ноги в резиновых сапогах, не слушались, то и дело цепляясь за корни, скользили по песку. Ася Леонидовна решила обойти гору с анфиладой пещер, чтоб не наткнуться на спасателей. Снова развернула мятую, походившую на шагреневую кожу, карту. Прикинула, если сделать крюк и обойти гору, путь будет легче, но время будет упущено. Среди колючего оруженосца — ежевичника мелькнула снова рыжая спина.

«Верно иду». Ася Леонидовна сверилась с картой. «В ложбинке можно и ускориться. Она стянула берет, бордовая кичка, похожая на гнездо ласточки, растрепалась. Щеки полыхали. Отвыкшая от дальних походов пожилая женщина всё тяжелее дышала, звенело в ушах. «Не хватало ещё, чтоб давление подскочило». Баба Ася подцепила спелую ежевичину, быстро прожевала, вздохнула, и поблагодарила матушку — природу за заботу. Быстро проглотила еще горсть сизых ягод. «Природный аспирин», — пробубнила про себя, почувствовав, как краска схлынула с лица. Вытерла резко выступивший пот со лба рукавом куртки. Постояла минутку, выровняв дыхание, вдох носом — выдох ртом, и вытянув руки вперед в перчатках хозяйственных, стала продираться сквозь кусты дикого кизила. «Хорошо, что не забыла взять перчатки, а кустов то наросло с тех пор. Вымахали выше меня ростом. Это ж сколько лет я здесь не бывала. Это уж сорок четыре годка прошло. Даже сосны и те только пробивались сквозь дерн. А дуб тот у входа в пещеру уже был, дядька говорил, что древние готы еще молились ему. Вот теперь не пройти бы мимо, узнать этот лаз. Как раз тогда только товарищ Сталин умер, у дяди то биография специфическая была, что еще будет в стране — неизвестно. Советский Союз содрогнулся, замер, и величие его пошатнулось. Вождь народов, казалось, вечен. 1953 год был для всех советских людей страшным годом, грозящим неизвестностью. Дядька переживал за нас, вот и потащил меня в эту чертову пещеру. Показать, где брат его Семен свои сокровища — то припрятал. У Семена тяжелая судьба сложилась, проклятый клад виноват или сам дурак, ни мне судить. А в войну ценности из музея Керченского, когда спасали, да к партизанам ценой смерти храбрые люди переправляли, часть их тоже к моему дядьке и попали. Из окружения еле прорвался, перепрятывал, то в подвалах домов брошенных, разбомбленных. А война к концу подошла, понял, что, если вернет чемоданчик золотой, нквдшники все равно расстреляют, или «не найдут» часть достояния страны или обвинят, что украл. Слишком уж дурная слава за чемоданчиком по пятам шла. Вот и решился товарищ Соколов до лучших времен схоронить чужое добро. А тут перемена за переменой в стране нашей родимой. Не знаю, теперь уж ни мне судить, как надо было поступить, судить — рядить других всегда легче. Но клад навечно похоронен в пещере со странностями. Хозяйка ее, Царица Фидея, никого не впускает без спросу. То вход обвалится, то зайдут люди и исчезнут навсегда, будто и не было. И сама иду, а сердце заходится. Вдруг не найду вход тот потайной, где плита сдвигается. Может кустами зарос так, что и не разгляжу со слепу».

За размышлениями и воспоминаниями женщина и не заметила, как взобралась на кряжистую окаменелую платформу. Над ней козырьком навис утес, точно коршун, разглядывающий в низине добычу. «Уф, неужто дошла». Старушка прислонилась к горе всем телом, словно пыталась расслышать сквозь древние камни подсказки из прошлого. Каменный страж молчал. Только в «тип — тип — тирр» перекличке над ее головой стали резвиться белогрудые стрижи. Реют над скалой, мелькая то тут, то там. Порыв ветра принес с моря влажный воздух и испуганные птицы с писком, прижимая мохнатые лапки, молниеносно разлетелись. Разволновались сосенки корявые, которые подпирали утес, задребезжали на ветру иголки, запах хвои и моря придал уверенности измученной женщине.

В этот момент сквозь пробивающийся мох из карстовых морщин рука ее почувствовала холодное дыхание пещеры. Ася Леонидовна отпрянула и резко повернулась к выступу. Оглядела его подозрительно, в воспоминаниях детства вход в пещеру был под козырьком из плиты цвета охры возле дуба. А сейчас она стояла метрах в пятидесяти от того места. «Как это возможно?» Женщина ощупала нагревающуюся от солнца ребристую ракушечную поверхность. Над головой из трещины торчала лимонного цвета накипь лишайника. «Ризокарпон географический», — вспомнила Ася Леонидовна, «надо же, давно не встречался в наших местах, чаще на Карадаге. И правда, напоминает своими замысловатыми очертаниями географическую карту». Она нежно дотронулась до влажных ворсинок. «Трудно представить, что возраст этого долгожителя может достигать 4000 лет! И селится ведь, умник, только там, где чистый воздух», — женщина довольно ухмыльнулась, радуясь, что пригодилась её начитанность, и тут же цокнула языком. «Точно, как же я могла забыть, лишайники же могут растворять горную породу, и образовывать щели, менять и разрушать камни. Может быть, поэтому не узнаю место. А может и камни сами двигаются со временем от землетрясений? Но сквозняк, если есть, значит, там пустота и проход».

⠀ Ася Леонидовна крикнула в складку на горной одежде: — Дина, Лида, Артём! Дина? Тишина. Только белобрюхие стрижи по-прежнему носились над скалой, попискивая. Женщина сосредоточилась и двинулась вдоль скалы в сторону отвесного козырька, не убирая руку от хранительницы сокровищ. Она сделала пару шагов и её ладонь снова почувствовала смердящее дыхание холода из пещеры, хотя солнце уже было высоко. Воздух прогрелся. Ася остановилась, скинула рюкзак, куртку и берет, и внимательно осмотрела каменное тело еще раз. В поисках опознавательного знака.

Вторая глава

— Илюх, чё то и спать расхотелось, а эти ханурики вырубились, им что комары, что военная тревога, — Пашка встал с бревна, потянулся и покрутил головой во все стороны. В лесу было так тихо, что слышно было хруст позвонков. Илюха сморщился и прогундел:

— Скоро светать будет, а мы тут без пользы сидим, ясно-понятно, что дети сюда не вернутся, — он отлепил свое щуплое тело от чешуек сосны.

— Ух, получше любого массажёра, — Илья подышал на линзы очков и тщательно протер уголком ветровки. Посмотрел сквозь стекла куда-то в сторону проявляющихся из темноты силуэтов деревьев. Как фигуры на фотобумаге под действием проявителя.

— А ты знаешь, Паш, что все эти лесные легенды здешних полная чушь.

— Ты о чем?

— Я вот об этом месте, —