Она зажмурилась, приказав себе прекратить это, сделала шаг назад и прокашлялась.

— Значит, ты работаешь у Годфри Шеррингтона. Ты его… заменяешь? — Али потерла лоб, не зная, как правильно назвать его возможную должность. — Или ты его помощник? Партнер? Я не знаю… Как, черт возьми, это называется в юридических кругах?

Макс сдвинул брови. Что за околесицу она несет?

— Без обид, пожалуйста, но я слышала, что он — самый лучший, а мне необходим лучший адвокат. И в госпитале, я думаю, на это рассчитывают. Я не хочу, чтобы мое дело было передано его… помощникам.

Макс вскочил с подоконника. Предчувствие его не обмануло!

«В госпитале рассчитывают… Мне необходим… Не хочу, чтобы мое дело было передано…»

Он посмотрел прямо на нее. На женщину, с которой провел в постели не один час три дня назад, упиваясь каждым дюймом ее тела. На женщину, чью губную помаду он только что слизывал поцелуем.

— Али, — тихо произнес он. — Это я Годфри Шеррингтон.

Она уставилась на него, ничего не понимая:

— Но ты Макс.

Он прошел мимо нее, взъерошив волосы, и остановился у письменного стола. Опершись костяшками пальцев о край стола, он опустил голову и произнес:

— А ты Алейша Грегори, не так ли?

Али продолжала смотреть на него. Смысл сказанного им медленно приникал ей в мозг.

— О боже! Макс сел на угол стола:

— Вот именно.

Тошнота, которая все утро подступала ей к горлу, напомнила о себе с новой силой. Али зажала ладонью рот:

— Меня сейчас вырвет. Максу казалось, что с ним произойдет то же самое.

— Понимаю, — сказал он.

— Не понимаешь. — Али со стуком уронила сумку. — Меня на самом деле сейчас вырвет, — прохрипела она.

Макс вздрогнул, увидев, что ее кожа из золотистой сделалась белой как полотно.

— Ванная вон там. — Он указал, куда ей бежать.

Али успела вовремя, хотя вытошнило ее практически одной слюной. Наплывы тошноты выворачивали ее, жгучие слезы лились по щекам.

«Этого не может быть».

Неужели она провела несколько жарких часов в постели с собственным адвокатом? Первоклассным, лучшим в городе, решительным и неподкупным. Она застонала. Неужели у нее никогда ничего в жизни больше не получится? Она что, проклята? Разбила зеркало? Прошла под лестницей? Она ведь всегда поступала по совести. Жертвовала на благотворительность. Никогда не жульничала с налогами. Всегда возвращала лишнюю сдачу в кассу…

Али с трудом оперлась о раковину. Ну и вид! Из носа течет, глаза красные, шея в пятнах, щеки мокрые. Первый раз за всю жизнь она пожалела, что с ней нет косметички — тогда она смогла бы быстро подкраситься. А зачем ей вообще была нужна косметичка, если она почти весь день проводила в хирургической маске?

Может, когда все это закончится, она найдет работу в универмаге, где станет ежедневно «рисовать» себе лицо и займется чем-нибудь легкомысленным, к примеру продажей дамских сумочек. Она обожает дамские сумочки.

В дверь раздался стук.

— Али, как ты? В порядке?

В порядке? Он хоть имеет представление о том, в каком порядке вся ее жизнь? Единственный человек, с которым она связывала надежды, который мог бы привести в порядок ее жизнь, — ее адвокат, — оказался тем мужчиной, с кем она всего три дня назад занималась умопомрачительным сексом.

— Али! — Голос прозвучал громче.

— Я… Со мной все в порядке! — крикнула она. — Я сейчас выйду.

Какой смысл здесь прятаться? Проблема сама собой не разрешится. Али отвернула кран и плеснула водой в лицо, потом потерла ладонями. Оторвав бумажное полотенце, она промокнула лицо и бросила быстрый взгляд в зеркало.

Выглядит кошмарно. Но хотя бы не видно слез.

Уже хорошо, что тогда в пятницу она не совершила глупость и не стала планировать совместную жизнь с Максом, расценив их встречу всего лишь как кратковременный секс. Потому что сейчас на нее из зеркала смотрело лицо женщины, которое ни один мужчина не захочет видеть.

Али сделала глубокий вдох и дрожащей рукой открыла дверь. Макс, стоявший у окна, услышал щелканье и обернулся.

С минуту они молча смотрели друг на друга.

— Итак, — произнесла она, — Макс — это то имя, которое ты сообщаешь женщинам в баре, чтобы они не смеялись над тобой, если ты назовешь им настоящее имя?

От Макса не укрылся сарказм, прозвучавший в ее голосе. Он поднял бровь:

— Не тебе бросать в меня камень, Али.

Она выдержала его взгляд и резко ответила:

— Али — это уменьшительное от Алейша.

— А история про девушку из кафе?

— Я и есть девушка из кафе. Как раз сейчас я таковой и являюсь.

«И чертовски хорошенькая девушка из кафе», — подумал Макс, глядя на нее.

Затем вернулся к письменному столу и сел в кресло. Он опять запустил пальцы в волосы и откинулся на мягкую кожаную спинку:

— Мое полное имя Годфри Максуэлл Шеррингтон. На этом имени настоял мой отец, следуя семейной традиции. Но моя мать, слава богу, была не столь старомодной и понимала, что не стоит давать такое громоздкое имя ребенку, рожденному в семидесятые годы. Она согласилась с отцом при одном условии — меня будут называть Максом. И меня никогда не называли по-другому.

В его серых глазах снова появилось то усталое выражение, которое так впечатлило ее вечером в пятницу. Значит, он не нарочно ввел ее в заблуждение. Все равно это не вычеркивает того факта, что из-за ошибочных имен они попали в крайне неприятное положение.

И все же она раздраженно заметила:

— На доске объявлений твое имя значится как Годфри. И на стеклянных дверях приемной, и на двери этого кабинета. Готова поклясться, что здесь на любом клочке бумаги будет имя Годфри. На всех твоих официальных бумагах. — Она подошла к столу, схватила пустой бланк и помахала им.

— Это мое официальное имя. Оно на всех документах. Как в твоем случае имя Алейша.

Али сердито посмотрела на него. Он прав, и они оба это знают.

— Врачи, работающие в системе здравоохранения, не имеют постоянных бланков, — едко заметила она.

Макс поднял на нее глаза и вздохнул, указав на кресло напротив стола:

— Сядь, Али.

Али не сразу села — несколько секунд она стояла и, нахмурившись, смотрела на него. Он тоже смотрел на нее. Тогда она закатила глаза и опустилась в кожаное кресло, про себя отметив, что еще ни разу в жизни не сидела в таком удобном и мягком кресле. Стул в ее больничном кабинете был с твердым пластиковым сиденьем, от чего уже через минуту начинало ломить поясницу.

— Вот несчастье, — произнес он.