— А, это вы, мисс Ларк.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Что-нибудь не в порядке с Бруно? — забеспокоилась Шерра.

— О нет, с ним все хорошо. Он здоров, а сейчас играет с миссис Моуди. — Эмбер замялась. — Это по поводу приглашения виконта Фэйрхеда…

Шерра положила в корзинку очередную срезанную розу и придирчиво уставилась на оставшиеся.

— Да?

— Стоит ли мне его принимать?

— Если вы хотите, то конечно, — пожала плечами Шерра.

Она явно не видела никаких проблем; для Эмбер их было море.

— Но это… сопряжено с некоторыми трудностями…

Леди Даусетт выбрала розу; щелкнули садовые ножницы.

— Вы имеете в виду, этично ли это? Ну конечно же, этично. Вы ведь леди.

— Я не такая леди, чтобы ездить к виконтам, — высказала свои сомнения Эмбер.

Шерра внимательно посмотрела на нее.

— А почему, собственно? Потому что вы работаете в нашем доме, мисс Ларк? Но это же глупость. Вы прекрасно воспитаны, умеете вести себя в обществе, унаследовали пусть небольшое, но состояние. Я не питаю никаких иллюзий, будто вы останетесь у нас навсегда. Однажды на вас обратит внимание какой-нибудь джентльмен, и вы удачно выйдете замуж; при вашей красоте и мягком характере это дело пары лет.

Эмбер не думала, что леди Даусетт воспринимает ее именно так.

— Но для этого вам нужно начать выезжать, — спокойно продолжала Шерра, — а пока у вас не было такой возможности. Сельский праздник — отличный шанс познакомиться с людьми нашего круга. Который, если вы не забыли, также и ваш.

— О, леди Даусетт! — растроганно сказала Эмбер.

— В пансионе вам, верно, твердили быть скромнее? — усмехнулась Шерра, выуживая очередную бледную розу из куста. Щелк! — Забудьте об этом на некоторое время. Я буду рада, если вы окажетесь удачно пристроены, так что поедете с нами к Фэйрхедам, даже если Бруно останется дома.

— Но я никогда не бывала в столь блистательном обществе, леди Даусетт.

— А, понимаю. — Шерра окинула взглядом простое платье Эмбер. — Думаю, эту проблему мы решим. У меня полно платьев, которые я не ношу, и у Аделии кое-что найдется. Мы подгоним вам по фигуре.

— Разве это удобно?

— О Господи, в каком же мире вы жили до этого? — изумилась Шерра. — Ну разумеется, это удобно. И не вздумайте возражать.

Ричард вылез из кареты и задумчиво посмотрел на дорогу, еще не просохшую после вчерашнего дождичка. Тут и там стояли лужи, в колеях отпечатались следы колес. Высунувшийся следом за хозяином зевающий Филипп осмотрел это безобразие и заметил:

— Может быть, вы все-таки вернетесь в экипаж, милорд?

— Нет, я хочу прогуляться. — Ричард свистнул, подзывая собаку; Самир радостно выпрыгнул на дорогу и поскакал, разбрызгивая грязь.

— А что мне передать виконту?

— Скажи, что я появлюсь через час. Он не видел меня две недели, еще один час точно переживет. — Ричард полагал, что в такую рань Кеннет еще спит, так что и объясняться не придется.

— Хорошо, милорд.

Дверца захлопнулась, кучер стегнул лошадей, и карета, покачиваясь, покатила в сторону Фэйрхед-Мэнор. Впрочем, эти земли вроде бы уже принадлежат Фэйрхедам; или нет? Ричард бывал в поместье несколько раз, однако границами, проходящими по «вон тому ручью» и «за той изгородью», особо не интересовался. Дорога все равно выведет его к дому, а в такое хорошее утро и прогуляться не грех.

Впрочем, многие сочли бы утро неподходящим для прогулок тучки закрывают солнце, да и дождь вчера был. Глупцы, ничего они не понимают в красоте природы. Ричард пошел вперед, обходя лужи и периодически тыкая тростью во все подозрительные места. Сапоги он испачкает, это верно, не зря Филипп так кисло смотрел — чистить-то лакею. Но вот поскальзываться — это лишнее, негоже являться к друзьям в измазанных штанах. А правая нога может подвести, знал за ней Ричард эту подлую особенность. На ровной дороге или на тротуаре возможно избежать конфуза, а здесь, в первозданной глуши…

Впрочем, тут он погорячился: какая здесь первозданная глушь? Все перепахано, там пшеница всходит, там овес колосится, а здесь овцы пасутся. Всего-то четыре часа езды от Лондона, но, черт возьми, как хорошо! После дождя запахи земли и свежей травы поднимаются, словно прилив; возятся в листве деревьев просыпающиеся птицы; жемчужный рассвет уже покорил небо, и солнце, стоящее низко, прячется за облаками — поэтому свет странный, розовато-серый. От этого зелень полей еще ярче.

Ричард, как человек, который много путешествует по миру, любил смотреть по сторонам и подмечать особенности. Так он выявил, что в разных частях мира совсем разный свет. Как патриот, Ричард любил вот этот свет английского раннего утра, неповторимый, не слишком яркий, но приятный глазу; затем, конечно же, итальянский свет — удивительное рассеянное сияние бледно-золотого оттенка, вдохновлявшее не одно поколение живописцев. В Индии все яркое, словно Бог, когда раскрашивал страну, выбрал самые насыщенные краски в своей палитре. Иногда Ричард сожалел об отсутствии у себя художественных способностей, хотелось запечатлеть на холсте то, что видел, только он даже домик не мог с прямыми стенами изобразить — куда уж картины писать. И приходилось запоминать, записывать вечерами, сидя у окна гостиницы или у костра, или в кабаке, или на палубе корабля; торопливо выводить строчки при меркнущем свете или в сиянии единственной свечи. В старости Ричард предполагал перечитывать свои записки, а может быть, составить из них книгу. Нет, он не мнил себя писателем. Но что-то духовное нужно оставить потомкам, кроме семейных владений. Если они, потомки, будут.

Самир залаял невдалеке — то ли мышь выкопал, то ли зайца спугнул. Ричард свистнул, подзывая его, и пес вскоре показался на дороге, светлая шерсть уже частично заляпана грязью, морда довольная, нос в глине. Точно, мышь копал.

— Красавец, — сказал ему Ричард.

Самир довольно фыркнул и унесся снова. Ричард за него не беспокоился: нюх у пса преотличный, никуда он не денется, от хозяина далеко не отойдет.

Дорога петляла, солнце поднималось все выше, облака рассеивались. Ричард принялся насвистывать матросскую песенку — выучил, когда возвращался из Индии. Песенка была так себе, не слишком приличная, одним словом — матросская. Но благородных леди поблизости нет, шокировать некого, да и слова Ричард не пропевал. С пением у него дела обстояли приблизительно так же, как с рисованием.

Когда он дошел до очередного поворота дороги, солнце, наконец, робко выглянуло в прореху в тучах и сразу Ричарду заулыбалось. Мир немедля стал смотреться намного дружелюбнее, и Ричард остановился у очередной изгороди, чтобы передохнуть. Он прислонил рядом трость, оперся о мшистый верх каменной стенки и некоторое время наблюдал, как над долиной переливаются облака, как блестит озеро вдалеке, как по земле скользят тени. С севера пришел прохладный ветер, растрепав волосы Ричарда, выбившиеся из-под шляпы.