— Да, господин офицер. Я скажу все, лишь бы вы не тронули нас, несчастных евреев.

— Зачем мне вас убивать? Вас отвезут в райцентр, предоставят жилье.

Калач рассмеялся и заявил:

— Даже с прислугой.

Бонке повернулся к начальнику полиции.

— Мне удалить вас отсюда, Калач?

— Молчу, герр гауптштурмфюрер.

— Итак, у меня к вам, Годман, всего один вопрос, верный ответ на который спасет жизнь вам и вашей семье.

— Я готов.

— Где ценности, что вы вывезли из Гороша?

— У меня ничего нет.

— Значит, и жизнь вашей семьи ничего не стоит.

— Подождите, мне надо принести.

Бонке взглянул на Калача.

— Сопроводи!

— Сара, дети, не бойтесь, нас не убьют, — сказал Годман и ушел вместе с начальником районной полиции.

Вернулся он с саквояжем, поставил его на стол.

— Вот, господин офицер, все, что у меня есть.

— Откройте замок!

— Ах да, извините.

Годман снял с шеи шнурок, на котором висел ключ, открыл замок.

Гауптштурмфюрер распахнул саквояж. В нем были бумажные пакеты. Он достал один, развернул. На стол посыпались золотые коронки, сережки, мелкие броши. Во втором было то же самое.

Калач шмыгнул носом и заявил:

— Ничего себе! Да тут целое состояние.

— Это для работы. Какое состояние? — проговорил Годман.

Бонке развернул все пакеты. Везде одно и то же: кольца, перстни, сережки, колье, браслеты от часов, цепочки.

— Гут, господин Годман. — Он вернул ценности в саквояж, закрыл его, взглянул на дантиста. — Это все?

— Да, господин офицер.

— В городе ничего не оставили?

— Зачем оставлять? Мы насовсем уезжали.

— А что в баулах?

— Там только обычные вещи, посуда.

— Собрать все, что вывозили!

— Позвольте это сделать жене, она распаковывала сумки.

Бонке кивнул Калачу, тот приказал младшему полицейскому:

— Шмаров, проследи!

— Слушаюсь!

Вскоре посреди комнаты стояли три баула.

— Нехилые у них вещички и посуда, господин гауптштурмфюрер, — сказал Шмаров. Один столовый набор из серебра да подсвечник чего стоят. А еще две шубы, пальто новое, костюмы, сшитые в ателье. Такие в магазине не купишь.

— Хорошо. — Бонке посмотрел на дантиста. — Вы отдали ценности, я держу слово. — Он взглянул на Шмарова и приказал: — Беги к шарфюреру, который находится в бронетранспортере, скажи ему, чтобы механик-водитель подогнал его к заднему забору.

— Слушаюсь! — Шмаров убежал.

Бонке посмотрел на семью и проговорил:

— Поднимайтесь и огородом идите к задней калитке. Вас проводит господин Калач. Тебе, Мирон, никого не трогать, посадить всех в десантное отделение и охранять до подхода солдат. Потом придешь на площадь.

— Понял, господин гауптштурмфюрер.

Калач и Бугаев увели семью евреев.

Бонке прошел в центр села.

Там уже толпился народ. Полицаи в деревне действовали оперативно.

Заместитель начальника районной полиции доложил:

— Собрали всех!

— Сколько и кого?

— Минуточку, герр офицер. — Полицай достал клочок бумаги, глянул на него. — Так, мужиков одиннадцать, баб девятнадцать, трое мальчишек, пять девчонок, четверо дедов, пять бабок, четверо младенцев с матерями.

Из проулка, где задержались полицаи, вдруг послышалось:

— Удрали трое, в лес бегут!

Гауптштурмфюрер приказал солдатам:

— Выйти на околицу, уничтожить!

Эсэсовцы вышли в проулок. Забили автоматы.

Солдаты вернулись, и шарфюрер доложил:

— Ваш приказ выполнен, господин гауптштурмфюрер. Беглецы не успели скрыться в лесу.

— Хорошо. Кто бежал?

— Две бабы да пацан.

— Ладно. — Командир роты СС повернулся к толпе, окруженной полицаями. — Кузьма Тимофеев!

— Здесь, — ответил бывший управляющий отделением.

— Выйди вперед, повернись к народу.

Тимофеев подчинился.

Бонке указал на него и обратился к жителям:

— Этот ваш односельчанин скрывал у себя семью евреев. Вы прекрасно знаете, что это тяжкое преступление. За это полагается смертная казнь, причем всем вам. Но, учитывая, что нам вовремя удалось пресечь преступление, крайних мер я применять не буду. Сейчас вы пройдете в сарай, что на отшибе. Зайдете в него без суеты и давки, разместитесь там. Посидите сутки без воды и хлеба. Завтра в это же время староста выпустит вас. Надеюсь, это послужит вам уроком. И запомните все, в следующий раз за укрывательство евреев, цыган, красноармейцев, партизан мы сотрем с лица земли вашу деревню. Староста!

— Я, господин гауптштурмфюрер.

— Ведите людей в сарай.

Толпа заволновалась. Веры эсэсовцу не было, но и другого выхода тоже. Дернешься — полицаи и солдаты тут же перестреляют всех. Поэтому люди медленно, с плачем, но пошли к сараю. Полиция сопровождала процессию.

Последним шел Бонке.

Людей завели в сарай. Староста закрыл двери, сунул ключ в карман.

Гауптштурмфюрер подозвал к себе оператора.

— Сейчас начнется самое главное. Снимай так, чтобы в кадры и фото не попали наши солдаты. Только полицейские.

Прогрохотал бронетранспортер, встал в проулке.

Подошел Калач, доложил:

— Евреи на месте, под охраной.

— Гут, приступайте к работе, господин начальник полиции.

— Слушаюсь. Становись!

Полицаи выстроились в шеренгу.

Калач отдал команду. Его подчиненные бросились к грузовику достали из кузова канистры с бензином.

Калач подумал и отдал еще один приказ:

— Поставьте канистры. В овине должны быть снопы соломы. Тащите их сюда, обложите сарай, чтобы быстрей разгорелось.

Когда все было готово, каратели встали вокруг сарая, облили солому и стены бензином. Начальник районной полиции достал спички.

Бонке крикнул:

— Калач, поджигать перед камерой!

— Хорошо.

Он дождался оператора, чиркнул спичкой, бросил ее на солому.

Снопы тут же взялись огнем, от них загорелись стены и соломенная крыша. Повалил дым. Люди в сарае поняли, что их сжигают заживо, закричали, забились в ворота. Полицаи и гауптштурмфюрер смеялись, а сарай разгорался. Вскоре рухнула крыша, обрушились стены, крики смолкли.