— Эти фото завтра должны быть у меня. Вместе со снимками из деревни Лоза.

— Никак вы подставить меня хотите, господа хорошие, с этими фотографиями, — пробурчал Калач.

— Ну что ты, Мирон, — воскликнул Фишер. — После твоих подвигов с евреями, советскими активистами и членами их семей подставить тебя просто невозможно. Сейчас ты известен только здесь, в этом районе. Публикация снимков прославит тебя в Германии. Это благотворно повлияет на твое продвижение по карьерной лестнице.

— Вы правы, хуже мне уже не будет. Пусть ваш оператор подскажет, когда снимать начнет. Я ему устрою сцены!..

— Правильно, Мирон, — сказал Фишер. — Но, господа, пора на отдых. Завтра у нас непростой день. Хайль Гитлер! — Он выбросил вперед руку.

— Хайль! — ответили эсэсовец и полицай.

В шесть утра рота СС и карательная команда полиции выехали из райцентра. Первый взвод с двумя экипажами мотоциклов разведотделения оберштурмфюрера Гофрида Курца двинулся к селу Ясино, до которого было пять километров. Гауптштурмфюрер Бонке на бронетранспортере и полицаи Калача в грузовике следовали за ним. В направлении деревень Карчеха и Павлинка пошли взводы унтерштурмфюреров Людвига Ромберга и Мартина Эбеля, рядом с которым находился заместитель командира роты. Им надо было пройти около тридцати километров восточной дорогой, тянущейся рядом с лесным массивом. В каждом взводе было по два бронетранспортера и мотоцикла с экипажами.

Погода выдалась хорошая, теплая, безветренная. Дороги были сухие, поэтому каратели продвигались быстро.

В то же время вся охранная рота несла службу у административных и прочих важных объектов поселка. Один взвод ушел к железнодорожному вокзалу.

Первым на место, естественно, прибыл взвод оберштурмфюрера Курца. Эсэсовцы высадились из бронетранспортеров «Ханомаг‐251» и зашли в Ясино. Боевые машины встали с юга и севера, контролировали околицы. В центр к разрушенной церкви проехали мотоциклы.

Староста Тарас Гуско подошел к Курцу.

— Хайль Гитлер, господин оберштурмфюрер!

— Хайль, староста! — ответил тот по-русски.

Язык будущего противника он изучал еще до начала войны.

— Приказываю обойти все дома и передать людям распоряжение выйти сюда, к церкви. Всем, господин Гуско! Я не ошибся в фамилии?

— Никак нет, господин оберштурмфюрер. — Староста повернулся к полицаям. — Ну и чего стоим? Слышали приказ офицера? Бегом оповещать народ. И чтобы пришли все.

— Даже матери с младенцами?

— Все, господин полицай, — ответил оберштурмфюрер. — В домах могут остаться только те люди, которые не в состоянии ходить. Быстро!

Полицаи побежали по селу. Им не понадобилось обходить каждый дом, которых в Ясине было около сотни. Люди услышали рев двигателей бронетранспортеров, треск мотоциклов и немецкую речь, вышли во дворы, из-за плетней и заборов смотрели на улицу. Кто-то от греха подальше прятал девушек и детей в погреба. Но таких предусмотрительных селян было мало.

Народ повалил к церкви, встал толпой.

Курц подозвал к себе старосту и спросил:

— Это все жители села, господин Гуско?

— Да вроде все. В толпе как определишь? И не построишь. Мужиков мало, которые понимают, что это такое. В основном тут бабы.

— А мужики в партизанах?

— Нет, господин оберштурмфюрер. В армии, это да, но их призвали. Многие не хотели идти в военкомат, их сотрудники НКВД вылавливали. Кто-то уже погиб, кто-то ранен. Похоронки в село приходили.

— Меня это не интересует, — сказал Курц. — Отдели от толпы тридцать человек и прикажи им встать у церкви, прямо под проемами окон.

— Для чего, герр оберштурмфюрер.

— Для проведения воспитательной работы.

— Но вы ведь?..

Командир взвода СС оборвал старосту:

— Делайте то, что вам приказано, господин Гуско!

— Но кого выбирать?

— Это не имеет значения.

Староста с полицаями пошли к толпе, которую окружило отделение эсэсовцев.

К взводному подкатили мотоциклы. Командиры экипажей, сидевшие в колясках за пулеметами, посмотрели на него.

— Действовать по команде, только по людям у церкви! Остальных не трогать! — распорядился он.

— Яволь, герр оберштурмфюрер!

Гуско с полицаями бесполезно пытались вывести людей к церкви. Никто не хотел идти туда.

Видя это, Курц усмехнулся и подал знак командиру отделения, которое стояло вокруг толпы. Эсэсовцы отошли от людей.

— Внимание, по толпе, огонь! — приказал оберштурмфюрер.

Эсэсовцы вскинули автоматы и начали поливать толпу свинцом. Ударили пулеметы мотоциклов. Огонь открыли и каратели второго отделения.

Люди в панике ринулись по сторонам, но это их не спасло. Несколько человек бросились к лесу. Их расстрелял пулемет, установленный на бронетранспортере. Через минуту наступила тишина. На площади, где недавно стояла толпа, лежали тела женщин, мужчин, подростков стариков и детей.

— Считать трупы. Раненых добить! — приказал Курц командиру первого отделения.

— Да, господин оберштурмфюрер!

Курц отошел к церкви. Он слышал, как захлопали пистолеты и прогремели две короткие автоматные очереди. Его солдаты добивали раненых. Офицер достал портсигар со свастикой, подарок командира батальона.

Рядом с ним оказался полицейский, молодой парень с бледным, как у мертвеца, лицом.

— Как зовут?

— Прохор. — Полицай икнул. — Игнатьев. — Он указал на тела. — Там и староста, и старший полицейский Иван Иванович.

— Они не выполнили приказ и за это поплатились. Идет война, Игнатьев. Кстати, а как ты выбрался?

— Да рванул к церкви, ваши не заметили.

— Тебе повезло.

— Ага, повезло. Да после этого меня сельчане на куски разорвут и партизан ждать не станут. Возьмите меня с собой, а?

— А кто здесь службу нести будет?

— Да какая теперь тут служба, господин оберштурмфюрер? Для наведения порядка потребуется не менее двух десятков полицейских с автоматами и не местных, чтоб на селе семей их не было. Придется усиленные патрули выставлять. Одному тут хана. Возьмите, герр оберштурмфюрер. Очень прошу. Ведь я служил вам.

— Ты служил не мне, а великой Германии, Третьему рейху. Давал клятву до конца жизни своей бороться с ее врагами, так?

— Так точно!

— Ну тогда исполни долг до конца. У тебя семья есть?

— Тут нет, вывез, как и старший полицейский, в дальний район к родственникам.

— Значит, твоей семье ничего не грозит?