и ее рабой. Но она была все же мудрой женщиной. Поэтому, посоветовавшись с врачом, своей старшей дочкой, она перестала давить на любимого сыночка.

— Гормоны, — сказала аникай, — перебесится, и все пройдет. Какие его годы!

И стала еще внимательнее и нежнее к сыну.

И того действительно уже через год нельзя было узнать. Он стал еще больше следить за собой, вернулся к тренировкам, стал посещать досаафовский авиамодельный кружок. И в один прекрасный день уже перед самыми выпускными экзаменами ошарашил родителей: «Иду в летчики».

У аникай отвисла челюсть, а папа вдруг громко заговорил на русско-татарском каламбуре: «Син, балакай, чего?» («Ты что, сынок? (тат.)) И вдруг, сняв очки, стал старательно вытирать глаза, которые стали неожиданно красными. Мать тоже повела себя не как обычно — расплакалась. Этим они просто его сразили. Он всегда считал своих родителей очень сильными людьми. И только потом понял, что они не могли представить себе, что могут потерять сына. Ведь летчики порой погибали, и свидетельством тому была могила на их городском кладбище, где был захоронен экипаж самолета, который упал практически на глазах всего города.

Но его родители не знали главного, что только летчика видела в своих снах девушка, которую он полюбил. Удивительно, что до десятого класса он не обращал особого внимания на Лию. Но однажды в соседнем классе вдруг увидел ее. Скромную, незаметную. Но на самом деле самую красивую девчонку из тех, кого он встречал. Несмотря на то, что он всегда выбирал себе в подруги самых ярких, самых безбашенных девчонок, в душе он мечтал повстречать вот такую девушку. Нежную, возвышенную, с натуральными русыми волосами, с большими зелеными глазами. Он даже удивился тому, что Лия была словно списана из его глубоко спрятанной внутри себя мечты. Это не были гормоны, о которых говорила мать, и это не была очередная симпатия. Ее нежная, неброская красота, манера говорить и даже та надменность, а скорее аристократизм, который пугал всех мальчишек, ему казались верхом совершенства. Именно о такой гордой и совершенной во всех отношениях девушке он всегда мечтал. Своим умом самца он понял, что такая девушка никогда не изменит своему возлюбленному и будет верна ему всю жизнь. В тех по-детски романтичных письмах, которые он отобрал у Вальки и прочитал их, она писала так красиво и нежно о своей любви к придуманному ею герою. И хотя называла его русским именем, Рава подумал, что она обращалась к нему. Его пробирала внутренняя дрожь от чувства, что такая девушка будет однажды принадлежать ему. Ведь в письмах был придуманный герой, а он живой, он рядом. Он запросто мог воплотить ее мечту в реальность. А главное, он хотел посвятить свою жизнь отныне только одному человеку — Лие. Но вот хотела ли этого она? Тогда он на Новогоднем вечере послал за ответом Гогу и даже не удивился, услышав отказ. Как могла еще вести себя девчонка его мечты? И от этого он еще больше влюбился в нее. Не выдержав, на следующий день сам пошел к ней во чтобы то ни стало добиться ее благосклонности.

Первая встреча, их скромный диалог стали для него сюрпризом. Он, конечно, ожидал чего угодно, но не такой наивности и чистоты. Все же ей было не четырнадцать лет. Испорченный вниманием, благосклонностью женского пола, он был сражен ее доверчивостью и в тоже время твердостью характера. И испугался, что не сможет ответить ей взаимностью. Но когда произошла эта история с письмами, его словно огорошили и обманули. Выслушав рассказ Гоги, он поверил всему и был просто убит, он был поражен коварством девушки, которую возвел на вершину Олимпа. Как она могла притворяться такой чистой, нежной, целомудренной, а на самом деле иметь отношения со взрослым мужчиной? Но потом он вспомнил, как она бежала по коридору в слезах и решил поговорить с Валькой. Ей он, конечно, не очень доверял, слишком часто она была объектом обсуждений пацанов. А Гога даже хвастался, что они были близки. Если Лия дружила с такой подругой, вряд ли она от нее чем-либо отличалась. Впрочем, у него не было другого выхода, и, поймав Вальку на перемене, он потребовал письма. Та не особо противилась, ему показалось даже отдала их с удовольствием. «Хороша же, подруга», — подумал он тогда. Эти письма он потом перечитал много раз и даже положил одно из них себе под подушку и, кажется, знал некоторые строчки наизусть. Эти послания придуманному герою заставили его поменять планы на жизнь: он решил стать летчиком. Рава достал письмо и снова прочитал несколько строк:

— «Милый мой Алёшенька! Ты не представляешь, как я скучаю по тебе, как каждую минуту смотрю в небо и вижу там твой самолет. Я знаю, ты тоже думаешь обо мне. Нет такой силы, которая разлучит нас с тобой, мы будем любить друг друга всегда, что бы с нами ни случилось. Если вдруг однажды ты не вернешься ко мне, знай, что больше мне жизни не будет. Я не смогу дышать, если в этом мире не станет тебя. Любимый, я благословляю тебя и молю Бога, чтобы он вернул тебя мне живым и невредимым…» — От переполнявших его чувств Рава не удержался и поцеловал письмо. И тут же с гневом вспомнил то, что произошло ночью.

Его обожаемую девушку чуть не сгубили, и кто — Гога! Трус и мерзавец, который считал, что все девчонки должны быть его. Это значило только одно, что он не сможет оставить Лию. Ему надо быть рядом, потому что может найтись и другой такой, как Гога. Этого только не хватало.

У него проснулось чувство ревнивого собственника. Все-таки гормоны, о которых говорила аникай, никуда не исчезли. И он еще был так юн. Он решительно пошел на кухню, где пила чай мать, уже проводившая отца на работу.

— Ой, бабикайим (малыш — тат.), садись. Вон кыстыбый (нац. угощение татар) твои любимые сделала, давай чай пить, — засуетилась та у стола. — Как прошел выпускной, балам?

— Аный (мама — тат.), сядьте, пожалуйста, — он взял мать за руки и насильно посадил ее на стул.

Та удивленно смотрела на сына.

— Мама не пугайтесь и не говорите мне ничего, после того что услышите. Я хочу жениться. — И, не давая ей сказать ни слова, продолжил: — На русской девушке. Я прошу вас пойти и сосватать ее за меня.

Аникай сидела с открытым ртом и ничего не могла, кажется, понять. А когда до нее дошло сказанное, она глубоко вдохнула