– Слушаю? – проговорил Данстен.

Мисс Хоар сказала:

– У меня для вас междугородный звонок.

Я повесила трубку.

Мы ели омлет с тостом и гороховый суп, мы трое, все вместе.

Газовая плита теперь работала, но мне не нравилось тратить газ, я уложила детей спать и рассказала им сказки о плутовском вомбате, которые придумал их отец. У плутовского вомбата была огромная задница, и дети над этим очень смеялись. Она правда была большой? Насколько большой? Плутовской вомбат всегда засыпал в опасных местах. Он всегда был голоден. Плутовской вомбат проснулся однажды утром и услышал запах жарящегося бекона. Или было Рождество, и плутовской вомбат сидел на трубе и думал, как достать печенье, оставленное Санта-Клаусу.

Я не думала о поцелуе. Меня беспокоил пропеллер. Мне не стоило его пилить. Вот что значит быть пьяной? Ты просыпаешься и думаешь: «Боже правый, что я наделала? Что обо мне подумают люди? Заслуживаю ли я еще любви?»

Я сидела и ждала мужа. Это ужасно, когда женщина ждет коммивояжера в ночи, не ведая, где он. Конечно, пабы закрываются в шесть часов, но есть бары, которые еще работают при своего рода военном затемнении. Будь вы мотыльком, вы бы их не заметили. Вы бы проехали через Бэллиэнг или Мирнийонг и никогда бы не догадались о незаконной деятельности, которая в них процветает. И удачи, если вам потребуется полицейский, потому что копы прячутся в пабе со всеми остальными. Были и другие очевидные опасности, о которых я и думать боялась. Я включила радио, но не могла слушать. Шла викторина, но кто хочет чувствовать себя глупее, чем он уже есть?

Потом вошла Эдит и объявила:

– Плутовской вомбат только что описался.

Что ж, по крайней мере это меня заняло: отмыть бедного малыша, и найти сухое белье, и прочесть ему «Дом на Пуховой опушке»[18], пока его сестра не прекратила жаловаться, и они оба уснули.

Я отнесла грязное белье в прачечную, и сполоснула его, и положила в котел. Настало девять вечера, потом десять. Провернула белье через гладильный каток, нашла прищепки и повесила простыни на веревку.

Включила неоновые огни под навесом, и вернулась в кухню, и сидела там, глядя в окно. Свет заливал пустой двор, а человек по радио вел «Кросби[19] по заявкам». Я нашла свое пальто и сидела, дрожа, за кухонным столом.

Мне не следовало делать это с пропеллером. Сама напросилась на неприятности.

Есть много разумных причин, почему мужчину могут привлекать женщины, неуравновешенные по своей природе. За их лицами интереснее наблюдать, их взгляд столь непредсказуем. Они всегда сложнее, динамичнее, опасней. Если смотреть с этой стороны, моя личная история обладает определенной логикой.

Я лежу в постели один со страницами «Океании», № 3, март 1953 года, но от индекса (Берндт[20], Элкин[21], проч.) меня отвлекли мысли о Кловердейл, моей сопернице в викторине Дизи. Мистер Дизи звал ее мисс Кловер.

– Слушатели, на арене Кловер.

«На арене» было оскорблением, которое всегда разжигало дремлющий огонь в ее глазах, но ни она, ни я не могли противостоять мощи мистера Дизи, который задолго до викторины был коммивояжером – продавал сигареты «Ротманс»[22]. Он по-разному держал нас на крючке.

Кловер была примерно моего возраста, высокая и грациозная, как зонтичный эвкалипт, ее кожа на длинных ровных ногах, не затянутая в чулки, сильно блестела – как у довольного теленка. Порой в студии она снимала туфли, и мне было дозволено разглядывать ее ногти на ногах, словно морские ракушки на пляже.

Каждую неделю мы стояли с ней за большими пушистыми микрофонами, и Дизи сообщал аудитории, что она вот-вот «заберет корону» или «уделает короля». Я знал, что он не мог этого допустить. Кловер, с другой стороны, как и слушатели, верила, что я каждый месяц уносил домой тысячи.

Кловер видела, как мне дарили чек. Она понятия не имела, что меня заставляли его рвать, что большие деньги были наживкой для растущей аудитории и, наконец, – постучим по дереву – крупного спонсора, который сможет включить в свой рекламный бюджет настоящие призовые деньги. Сейчас мы рекламировали автодилера христианских израилитов, сеть уцененной одежды для мужчин и химчистку с точками в семи пригородах. Дизи рассчитывал вскоре от них избавиться. Он подписался на службу рейтинга Нильсена[23] и следил, как медленно растут наши показатели. А пока тратил «начальные инвестиции», развлекая рекламных менеджеров «Колгейта», «Дженерал Моторс», «Данлопа» и Австралийского совета по молочным продуктам.

Придет время, обещал он, когда причалит и мой корабль. Я был на «первом этаже», то есть, как я предполагал, пока еще не спущен на воду.

– Они не дадут выиграть женщине, – сказала Кловер на прошлой неделе, когда Дизи ушел отлить. – Я на шоу, только чтобы проиграть.

Мы всегда были, так или иначе, «в эфире». То есть Малышка Дизи никогда не снимала свои наушники, и я не мог пригласить Кловер в кино так, чтобы отказ не был ею услышан. Но даже в самой безопасной среде я бы никогда не осмелился признаться, что завидовал ее еженедельным чекам в двадцать фунтов, которые в итоге все-таки оказывались на ее банковском счете.

– Думаю, вы не правы, – сказал я.

– Вы хороший человек, Вилли, но ваше мнение в действительности ничего не значит.

Эти слова едва ли покажутся привлекательными, но истинный ответ весь ушел в голос, чистый голос. Ее лицо почти не шевельнулось. Почему эта неподвижность столь соблазнительна?

– Так хочет публика, – сказала она мне, произнося слова как обычно: словно она очень устала, всю ночь читая Спинозу.

– Дайте мне выиграть один раунд, – просила она. – Это изменит мою жизнь.

Это бы не изменило ее жизнь вовсе, но она была чрезвычайно привлекательна, маленькая битница с короткой и пушистой стрижкой: волны, мягкие локоны, как у Джины Лоллобриджиды в «Ночных красавицах». Проблемы страсти, том ХХI.

– Если бы я вам действительно нравилась, – сказала она, – вы бы дали мне выиграть раунд.