Однако Ольгу ожидало разочарование. Оболенский в Тюленеве покуда не объявился. И девушка поспешила к Евгению, ожидавшему ее в санях — нужно было продолжать их погоню.

Татьяна быстро оделась потеплее, набросила на плечи шубу и вышла на двор. Она любила такие декабрьские утра — морозные, ядреные, когда чистый воздух, кажется, можно пить как холодную и чистую воду из студеного лесного ключа. Снег под ногами скрипел так вкусно, что она на миг забыла обо всем на свете. Просто стояла и смотрела, как юркие синички перелетают от одной оконной решетки к другой, привлеченные запахами кухни; а внизу, под стрехой на них мрачно поглядывал несчастный нахохлившийся воробей.

Ему бы крошек, подумала девушка, и вдруг вскрикнула от неожиданности. Чья-то сухая, холодная ладонь закрыла ей глаза.

— Граф, полноте!.. — вскрикнула она, вырвалась из чужих объятий, обернулась и…

Она еле подавила готовое вырваться у нее изумленное восклицание. Вот уж кого она никак не ожидала увидеть.

— Владимир! Откуда вы?

Пред нею стоял Володя Оболенский, нареченный Оленьки Ланской. У них и фамилии тоже были схожи и созвучны, что не раз становилось предметом всяческих нескромных шуточек еще с детства.

— Татьяна, полноте! — шутливо передразнил ее Оболенский. — С каких это пор вы смотрите на меня, точно на чудище морское? Известно откуда — из Германии! Неужто Ольга вам не говорила, что я нынче возвращаюсь из Геттингена?

— Ах, Володя…

Неожиданно к ее горлу подкатил комок. Татьяна лишь медленно качала головою как сомнамбула, не в силах вымолвить ни слова.

— Да что с вами?

Владимир все еще улыбался, но глаза его разом посерьезнели — точно морозным инеем плеснуло в зрачки, погасило их радостный блеск.

— И как вы тут оказались, Татьяна? Я-то понятно — направляюсь к тете, рискуя жизнью погибнуть в ее объятиях да во цвете лет. Ну а затем, понятно, к Оленьке. А вы что делаете у Потоцких? В этом…

Кажется, Оболенский хотел сказать — вертепе?

Он огляделся, царапая двор, стены и окна внимательным, все подмечающим взором. И с интересом — вновь на Татьяну.

— Я, Володенька, в Петербург еду, — вздохнула девушка. — С женихом.

— С женихо-о-ом? — удивленно протянул Оболенский, даже присвистнул как мальчишка. — Вот оно как.

Татьяна лишь развела руками, силясь улыбнуться. Однако улыбка получалась какая-то виноватая, и девушка, увы, ничего не могла с собою поделать.

— Вот что, — после некоторого размышления молвил Владимир. — Нам необходимо поговорить. Вы мне все расскажете, и я первым поздравлю вас со счастливой переменой в вашей судьбе, милая Таня. Хотя, сдается мне, вы что-то от меня скрываете.

Он подал ей руку, и двое друзей детства не спеша зашагали из замка. Впереди чуть темнели прозрачные сосновые рощи, а слева стыла подо льдом извилистая река с обрывистым берегом, поросшим вербою и чахлою ветлой. Туда и направили свои стопы двое друзей. Татьяна рассказывала, а Оболенский внимательно слушал, не перебивая. Годы учебы в Геттингене научили его этому важнейшему из людских искусств — умению выслушать собеседника и сделать правильные и полезные выводы из разговора. Тем более что история с нападением разбойников и счастливым спасением Татьяны Ларионовой на глухой лесной дороге Оболенскому не понравилась уже с самых первых слов.

Где-то в замке с треском распахнулось окно, и хриплый, заспанный голос заорал на весь двор:

— Гришка-а-а! Воды и квасу! Да живо, каналья этакий!

Это просыпались спутники Орлова. Что до самого графа, то он уже пять минут безуспешно стучался в двери комнаты своей невесты. И, лишь дернув на себя массивную резную ручку, убедился, что дверь открыта, а комната пуста.

— Боюсь, милая Таня, но вы, кажется, пали жертвою хитрого и изобретательного мошенника. Если не сказать больше, — выслушав девушку, после минутного размышления изрек Оболенский. — И первое, что заставляет усомниться во всей этой истории с вашим чудесным спасением из лап разбойников — маски.

— Маски? — подняла на него удивленные глаза Татьяна.

— Именно, — подтвердил Владимир. — Ну, посудите сами: откуда в нашей глубинке взяться столь романтическим злодеям? Кистенем в висок, дубиною по затылку, нож под ребро — это я понимаю, Россия… А маски, романтические спасители и скороспелые женитьбы — это уж простите, Таня, из области чувствительных и сентиментальных романов. Нет, уж поверьте моему слову, тут чем-то другим отдает. Гораздо более серьезным.

— Чем же?

Татьяна не сводила с Оболенского глаз. Теперь в них поселились тревога и безотчетный страх.

— Не бойтесь, милый друг, — успокоил ее Оболенский. — Вы вот что — представьте меня своему жениху, ладно?

— Обязательно!

Она провела рукою по волосам, смахивая с ресницы непрошеную слезинку.

— Да вот он и сам.

Молодой человек обернулся.

Из замка навстречу им неспешным шагом ехали трое конных. Впереди на вороном жеребце, нервно играющем под седоком, покачивался высокий и статный офицер.

Сказать, что граф Орлов был красив и обаятелен — значило не сказать ровным счетом ничего. Всеволод происходил из той особенной породы мужчин, которые всегда и везде, в любом обществе и ситуации, неизменно обращают на себя внимание окружающих, казалось бы, и сами того не желая.

Светло-русые волосы, слегка кудрявящиеся аккуратными бачками; прямой греческий нос тонких очертаний, узкие скулы, жесткий подбородок с той характерной ямкой, которые снятся девушкам зачастую еще в их розовых отроческих снах. И уверенный взгляд холодно-голубых глаз, говорящий о властной натуре человека, не привыкшего ни в чем быть вторым.

— Познакомьтесь, Всеволод, — пролепетала Татьяна, глядя на Орлова во все глаза. — Владимир Оболенский, жених моей лучшей подруги Ольги Ланской.

— Здравствуйте, граф, — вежливо приветствовала его Владимир.

— Честь имею, — сдержанно кивнул в ответ граф, даже и не подумав спешиться. Зато он внимательно оглядел девушку, после чего удовлетворенно вздохнул.

— Слава Богу, моя дорогая, а то я уже начал беспокоиться вашим отсутствием в замке.

Его спутники весело переглянулись, при этом черноглазый поручик Соболев с задорной улыбкой заломил свой низкий щегольской кивер едва ли не на затылок.

— Однако ж пора собираться, — сказал Орлов. — Сейчас подадут завтрак, а потом мы сразу выезжаем.

И он первым поворотил лошадь к бывшему имению Потоцких.

Оболенский, однако, не тронулся с места, и Татьяна, опиравшаяся на его руку, волей-неволей тоже была вынуждена остаться.

— В чем дело, дорогая? — поморщился Орлов. Его брови чуть нахмурились, стальные глаза же по-прежнему оставались безмятежны и холодны.