В один прекрасный день в моей комнате в офицерском общежитии появился командир.

– Сегодня наша последняя ночь здесь, завтра отправляемся в Ямы. Наши собираются кутнуть. Хочешь, пойдем вместе?

– Не знаю.

Я уже заходил в один местный офицерский клуб. Унылые штабные рожи, атмосфера скуки и тупости. Что может быть ужаснее сборища добросовестных чиновников?

– Мы идем в другое место, в частный клуб. Только для клаймерщиков и их гостей. Там настоящие фронтовики. – Он саркастически улыбнулся. – У тебя будет шанс познакомиться с нашим астрогатором Уэстхаузом. Классный парень, но очень много говорит.

– Почему не сходить?

– Он называется «Беременный дракон», по причинам, затерявшимся в бесследных пустынях времени. – Он усмехнулся, заметив мою приподнявшуюся бровь. – Надень, что похуже. Там бывает весело.

Случилось нечто, потребовавшее неотложного вмешательства со стороны командира, поэтому мы пришли поздно. Но недостаточно поздно. Лучше бы я еще дольше задержался. Эта ночь стала свидетельницей того, как обратились в прах сотни хрустальных замков моего иллюзорного мира.

«Дракон» располагался неглубоко, в старом подвале. Я слышал о нем много еще до того, как увидел, а увидев, спросил:

– Это в самом деле офицерский клуб?

– Только для клаймерщиков, – улыбаясь, ответил Уэстхауз. – Сухопутные не знают, как тут себя вести.

Четыре сотни людей упаковались на площади, которая до войны предназначалась для двухсот. Вонь ударяла в нос и чуть не валила с ног с первого вздоха. Алкоголь. Блевотина. Сигаретный дым. Моча. Наркотики. На фоне такого шума, что едет крыша. Чтобы слышать друг друга сквозь потуги гнуснейшей местной рок-группы, завсегдатаям приходилось орать. Официанты и официантки в штатском петляли в толчее, ощупываемые посетителями обоего пола. Я полагаю, что чаевые тут давали в качестве платы за унижение. Проходящим службу на клаймерах свою зарплату тратить больше не на что.

Напротив входных дверей, подобно прельстившемуся грехами Гоморры падшему ангелу, лежал какой-то капитан в полном обмундировании мусульманского судового капеллана. Он храпел в луже рвоты с улыбкой на устах. Никто и не думал его убрать или почистить. Приспосабливаясь к местным нравам, мы перешагнули через эту бездвижную массу. На расстоянии менее одного метра от него целовались два офицера мужского пола, тискаясь в медвежьих объятиях. Боюсь, что тут у меня перехватило дыхание. Согласен, такое бывает, но не прямо же в дверях офицерского клуба!

Командир фыркнул:

– Не растеряй шарики. Будет еще веселее.

Он сделал два неловких шага, не обращая внимания на любовников, уперся кулаками в бедра и огляделся, подобно внезапно нагрянувшему ревизору. Увидев, что тут творится, я ожидал с его стороны взрыва.

Откинув назад голову, он резко дернулся и заржал, как осел.

– Очистить место для экипажа самого лучшего из всех проклятых клаймеров на всем проклятом флоте, придурки желтозадые! – заревел Яневич.

Какофония уменьшилась на один децибел. Люди осматривали нас. Некоторые замахали руками. Кто-то закричал. Кто-то – видимо, друзья – направился к нам.

Куколка-китаяночка неземной красоты, накрасившаяся так, чтобы подчеркнуть свои аристократические маньчжурские черты, проскользнула у нас под локтями с ловкостью ласки. Отойдя на метр, она остановилась и передразнила позу командира, в глазах ее блеснул огонек.

– Ты – хренова куча дерьма. Стив! – крикнула она Яневичу. – Лучший клаймер – «А-92», и не тренди зря.

Яневич ринулся вперед, как медведь в период гона.

– Черт! Я ж не знал, что вы здесь, ребята.

– Спустись разок хоть ненадолго со своих идиотских небес, некрофил.

Она хихикала и извивалась, пока он ее мял.

– У тебя еще стоит, Данки Дик? Или отвалился там, в развалинах? Мы только пришли. Могу трахаться всю ночь.

– Мы уже отправляемся, Кусака. Сейчас я тебе кое-что скажу, у тебя не останется ни малейших сомнений. Я прилеплю жвачку себе на конец. Предупреди, когда начнешь жевать.

Я был так поражен, что даже не почувствовал отвращения. Это выпускник Академии такое говорит?

Не имея никаких разумных причин, ни малейшего повода, женщина обратилась ко мне:

– У этого гада самый длинный член из всех, что я видела. – Она облизнула губы. – Красота. Но, может быть, сегодня ночью мне захочется чего-нибудь новенького.

– Прошу прощения.

Я подумал, что она делает мне предложение. Мне не хотелось вламываться на территорию Яневича.

– Новенького? Мао, я весь патруль ловил в бороде мандавошек! – Яневич подмигнул мне, не замечая, как я побледнел и как перекосился у меня рот в подобии улыбки. Еще больше, чем он, потрясла меня девушка. Ей не могло быть и двадцати.

– Научилась уже двигать задом? – спросил он.

– Да уж не твоими трудами. – Она повернулась ко мне. – Этот мерзавец лишил меня девственности. Поймал меня в минуту слабости, в первую ночь после, первого патруля. Трахал всю ночь и ни разу не объяснил, что от меня предполагается еще что-то, кроме как просто под ним лежать.

Несомненно, я поменял цвет с мертвенно-бледного на инфракрасный. Бредли был потрясен не меньше моего.

– Они, наверное, разыгрывают нас, сэр.

Он попытался укрыться от шока, предположив, что это – патриархальное и безопасное легкомыслие армейских шуток.

– Не думаю.

– Да, я тоже не думаю.

Мне показалось, что его сейчас вырвет.

– Я думаю, что мы наблюдаем людей с клаймеров в их естественном, неприрученном состоянии, мистер Бредли. Я подозреваю, что журналисты нас дезинформировали. – Я улыбнулся собственному сарказму.

– Да, сэр.

У него развивалась крайняя степень культурного шока.

Командир схватил меня за локоть.

– Вон там. Я вижу свободные места.

Мы тронулись в путь под огнем иронических замечаний по поводу нашего корабля и эскадрильи. Другие офицеры, очевидно, из наших, освободили для нас место за своим столом. Последовал парад знакомств, но я сомневался, что наутро вспомню хоть одно имя. Бредли переживал эту процедуру со стеклянными глазами и дряблой кистью.

Реальность обрушилась на нас, вырвавшись из пелены мифов и пропаганды, и затаптывала с нежностью мастодонта, ступающего на комариную лапку. Она не укладывалась у нас в голове. Пока ее туда не запихнули вот таким образом.

Яневич с подружкой исчезли. А так на него было непохоже. Он изменился прямо в дверях.

Ешь, пей и веселись?

Уэстхауз тоже испарился, прежде чем мне удалось узнать что-нибудь, кроме его имени. После этого почтенной штабной капитаншей был похищен Бредли с остекленевшими глазами.