Когда я только начал встречаться со своей будущей женой, Маирбек Маилютович делал вид, что меня не существует. Это было сложно, потому что я тоже был крупный. Но он как-то умудрялся меня не замечать. На вопросы соседских бабушек возле подъезда: «Маирбек, а что это за лысый здоровяк провожает твою дочь?» – он краснел и лгал, что я их дальний родственник по материнской линии, который приехал из горного аула поступать в институт.

Однако настал момент, когда зашла речь о свадьбе. Маирбек Маилютович погоревал два дня, но потом, вспомнив, что «Никто кроме нас!», активно начал готовиться к торжеству. С приобретением статуса «это жених нашей Симочки» моя жизнь круто изменилась. Соседским бабушкам разрешили со мной здороваться, а я получил допуск к столу. Также мне позволили гладить кота Маирбека Маилютовича. Тогдашнего Кота звали Владимир. Не Вовчик. Не Володя. Именно Владимир. У него был отвратительный характер и отсутствовал страх перед людьми. Только один человек был для него авторитетом… Маирбек Маилютович разговаривал с Владимиром исключительно по-осетински, а в минуты депрессии угрожал упечь пятнистую бестию в своё родовое селение Заманкул. Владимир относился ко мне холодно. Он не просто меня игнорировал, а еще и покусывал. Но реагировать было нельзя. Я терпел и гладил. И даже улыбался.

Всю свою неуемную энергию Маирбек Маилютович направил на организацию свадьбы и закуп приданого. Он очень любит технику. Любую. Поэтому решил, что его дочь должна получить бытовой техники на все случаи жизни. И как-то вечером, попивая чай, он начал рассказывать мне о уже приобретенном добре, которое, несомненно, облегчит быт молодой семьи. Мне стало неловко. Потому что список был внушительный, а как реагировать, я не знал. Сначала говорил «спасибо». Потом восхищенно вскидывал брови. Шумно выдыхал. Закатывал глаза. Один раз даже причмокнул. А мой будущий тесть, прихлебывая чай, неторопливо вещал, подобно акыну:

– Холодильник ещё взял… Двухкамерный. Телевизор. Хороший. Стиралку автомат… Печку. Газовую. И микроволновую. Пылесос… Электровафельницу…

Когда он перешел к мелкой бытовой технике, я заскучал. И вдруг, после фена, он остановился и, смущенно рассмеявшись, признался:

– Хотел тебе еще Плэйстейшн взять! Но не взял!

…Я до сих пор не знаю, что меня заставило пошутить в тот момент. Я не могу объяснить, почему отключился инстинкт самосохранения. Ведь и брови, и пальцы, и бицепсы с тельняшкой были совсем рядом и кричали: «ЗАТКНИСЬ! ТЫ ПОШУТИШЬ СЕЙЧАС СМЕШНО, НО, ВОЗМОЖНО, В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!»

Я всё осознавал, однако, не выдержал и после признания о «Плейстейшн» со всей дури швырнул ложечку об стол, подался вперед и шепотом, полным разочарования, спросил:

– Так я не понял… В смысле – «Плейстейшна» не будет?!

Чашка с чаем зависла на полпути к тестевому рту. Владимир неожиданно стал понимать по-русски и тихо ушел. За ним, превентивно побледнев, растворилась будущая жена. А моя будущая теща, которая в этот момент подносила к столу пироги, не меняя ритма, скорости и выражения лица, развернулась на 180 градусов и покинула территорию. Она знала своего мужа слишком хорошо, чтобы рисковать жизнью из-за славного, но, в принципе, чужого парня.

А Маирбек Маилютович растерялся. Перед его глазами мелькнула, наверно, ужасная картина: я, при всех, в ЗАГСе отказываюсь жениться и глумливо кричу:

– Да у неё в приданом даже игровой приставки нету!!!

И старики обеих фамилий смотрят на Маирбека Маилютовича, укоризненно качают головой и шепчутся: «Из-за “Плейстейшн”дочери жизнь сломал… Да… В наше время такого не было…»

Растерянность длилась недолго. Кулаки будущего деда моих детей сжались, превратившись в два аккуратных ядра калибра 150 миллиметров. Несколько лет спустя я, кстати, увидел, как удар этого кулака погнул лонжерон микроавтобуса «ГАЗель». Но в тот момент я всех возможностей тестя не знал. Тут важно помнить, что настоящий осетин никогда не скажет: «Вот я испугался!», – он скажет: «Вот я разозлился!». Так вот, я был очень зол в тот момент, хотя и подумал: «Ну не убьет же он меня на самом деле!» А потом подумал: «А если начать кричать?»

Это были одни из самых ярких секунд в моей жизни…

И вдруг он рассмеялся и ласково сказал:

– Ну ты и урод!

Так я узнал, что у Маирбека Маилютовича тоже есть чувство юмора.

В Осетии все мужчины носят суровые лица. Мы бруталы, и мы носим такие лица, чтобы никто не усомнился в нашей мужественности. Все молодые люди ходят, расправив плечи, гордо неся себя по жизни. Просто половина пацанов у нас занимается танцами, другая половина – борьбой. И никогда не знаешь, то ли он тебе втащит, то ли на танец пригласит.

Лучше всего наша брутальность заметна в отделении челюстно-лицевой хирургии клинической больницы. Я однажды попал туда с какой-то мелочью. Десна воспалилась. Зашел в палату, а там все вот эти… С лангетами. С шинами. Результаты конфликтов, падений и прочих сопутствующих повышенной брутальности действий. Короче, я почувствовал себя, как белая балерина на фестивале гангста-рэпа в Гарлеме. Вежливо поздоровался со всеми. Ко мне подошел парень с шиной на всю нижнюю челюсть и, не разжимая зубов, поприветствовал:

– Шалам! Казик.

Я говорю:

– Сос. Плиев.

– Плиев? Мммм… Мне, кштати, тоже Плиев челюсть шломал.

– Казик. Давайте сразу определимся. Это претензия? Или это должно нас как-то сблизить?

– Да нет… Чисто для информации.

Я сначала напрягся. Но потом мы познакомились поближе. Он мне рассказал, что челюсть ему сломал его ближайший друг.

– Случайно сломал?

Он обиделся:

– Почему шлучайно? Мы пошпорили, кто кого ш одного удара выштегнет.

– По ходу, ты проиграл?

Казик опять обиделся:

– Почему проиграл? Ничья! Плиев в шошедней палате лежит. Я ему нош шломал!

Осетины суровые. Есть только одна вещь в мире, которая может заставить нас плакать – это лук.

Нам не нравятся романтические истории. Мы не согласны с финалом многих фильмов. Если бы осетины могли переснять Титаник, они бы это сделали! В нашем варианте «Титаника» Ди Каприо не утонул бы. Он бы спасся. Но его бы потом застрелили.

Вы знаете, у меня ощущение, что некоторым из нас в детстве давали тестостерон вместо манной каши, а матери нам рассказывали другие сказки. Наши. Суровые.

…Жили были дед и баба. И сказал дед:

– Бабка! Испеки лаваш!

Бабка заплакала:

– У нас нет муки.

– Так пойди и укради.

Бабка испекла лаваш. Но неблагодарное хлебобулочное изделие сбежало. И встретило зайца.

– Я тебя съем, лаваш!

– Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел…