начал жить отдельно от матери. Теперь же, на двадцать первом году жизни его сексуальная энергия, умение угодить женщине, избегая при этом расставленных ею сетей, достигли равновесия.

* * *

Впервые придя ко мне на консультацию, Дуг и не подозревал, что у него есть проблемы, связанные с его матерью. Он признавал, что трудности действительно были, но раньше, в его молодости. А сейчас, по его мнению, у него не было никаких проблем с ней. Его злость на мать трансформировалась в отчуждённость. Он скрепя сердце звонил ей на Рождество или в её день рождения, но всей душой ненавидел эти звонки. Она жила далеко от него, во Флориде, и он думал, что с ней покончено. Но всё было в точности до наоборот. Он так и не отделился от матери в эмоциональном и сексуальном плане, хоть и всю свою жизнь пытался противостоять её влиянию. Одна из долгосрочных целей нашей терапии состояла в том, чтобы он осознал всю глубину и значимость своей зависимости от матери.

Отец Дуга был ещё жив, хотя и разведён с его матерью. Когда Дуг обратился ко мне, отец по-прежнему никак не участвовал в его жизни. Отсутствие связи с отцом на протяжении всей жизни стало одной из причин, по которой Дуг никогда не искал поддержки у представителей мужского пола. В колледже ему не пришло в голову сказать себе: «Я не могу переспать с девушкой моего лучшего друга, потому что я дорожу им. Я не могу с ним так поступить. Я не хочу терять его». Созависимые отношения с матерью заставили его соперничать с отцом, а впоследствии и со всеми другими мужчинами. Ловеласничество не только позволяло ему отыгрывать сценарий отношений с матерью, но и раз за разом «брать верх» над отцом: «Вот видишь, я тебя сделал. Я увёл твою женщину».

Теперь у меня всё в порядке

Дуг был доволен собой.

— И тогда я сказал, как вы и предлагали: «Сьюзан, меня раздражает, когда ты говоришь так, и я хотел бы обсудить это с тобой». И она меня послушала. Это было здорово. Я почувствовал огромное облегчение и уверенность в своих силах. Я даже не боялся, что она разозлится. И угадайте что? Она не разозлилась и выслушала меня. У меня словно гора с плеч свалилась. И вот что я вам скажу: бьюсь об заклад, что с моей неопределённостью покончено. Это самый настоящий прорыв.

— Это замечательно, Дуг, — ответил я. Но я знал, что он собирается сказать дальше, потому что маменькины сынки довольно часто говорят что-то подобное после полугода терапии.

— Я посещаю вас вот уже шесть месяцев, — продолжил он, — и я добился значительного прогресса. Сейчас у меня полно дел. Может быть, мы могли бы встречаться реже — скажем, раз в две недели. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Обычно люди стремятся умерить интенсивность терапии по той причине, что сталкиваются с более глубокой и важной проблемой. Вполне естественно, что вам хочется держаться подальше от того, что причиняет вам дискомфорт. Мы все так устроены. Но дело в том, что, если вы бросите терапию сейчас, то не сможете добиться устойчивых перемен. Через пять лет, когда вам уже будет пятьдесят, вы снова придёте в мой кабинет со словами: «Я всё ещё не могу связать свою жизнь с одной женщиной». Возможно ли, что вы действительно окажетесь в такой же ситуации через пять лет?

Это был точный прогноз, и Дуг прекрасно это знал.

— Давайте подождём ещё шесть месяцев, — сказал я. — А потом подведём итог. Как, по-вашему, вы продержитесь ещё полгода?

Он нехотя, с опаской согласился.

Вслух Дуг сказал следующее: «Мне нужно сократить терапию. Мне уже лучше. У меня нет на неё времени». Но глубоко в подсознании он думал: «Если я продолжу приходить сюда раз в неделю, то попаду в ловушку. И мне уже не удастся закончить эти отношения-терапию». Такой же страх преследовал его во всех других отношениях. «Я не могу попасть в зависимость от моего психотерапевта. Иначе я буду вынужден вечно платить ему. Терапия никогда не закончится. Я окажусь в тупике. У меня больше не будет права голоса». Он пытался противостоять потере индивидуальности, сам того не сознавая. Самому себе он говорил: «Я занят. Я чувствую дискомфорт. Я устал ездить к нему через весь город раз в неделю. От этого слишком много хлопот».

У него была такая же реакция на меня, как на его девушек — отголосок чувств маленького мальчика, который не мог освободиться от удушающей любви матери. Голос подсознания нашёптывал ему: «Такое произошло с твоей матерью. Не позволь этому повториться с ним».

Трезво и открыто глядя в прошлое

На втором году терапии Дуг начал доверять мне на более глубоком уровне. Теперь он не просто проходил терапию. Он искренне стремился улучшить свою жизнь с её помощью. В тот год он выполнил три поставленные цели, связанные друг с другом. Он отказался от краткосрочных отношений, признал важность проблем с матерью и проработал их, а еще он стал честнее и откровеннее со Сьюзан.

Я помог ему увидеть, что его непостоянство было чем-то вроде сексуальной зависимости. Ему казалось, что, соблазняя и потом бросая женщин, он проявляет силу, но со временем он понял, что сам стал жертвой своей привычки. Его многочисленные отношения не давали ему ощущения близости и крепкой душевной связи, а скорее позволяли отыграть травмирующие события прошлого и при этом избежать созависимости.

В то же самое время мы с Дугом пытались понять, какие события из его детства стали причиной его компульсивного поведения. Мы выделили три самых разрушительных убеждения Дуга о самом себе: 1) я должен заботиться о своей матери; 2) мои потребности не имеют значения; 3) близость с другим человеком ставит под угрозу мою свободу и независимость.

Помимо отказа от беспорядочных связей и размышлений о собственном детстве, Дуг должен был открыто рассказать обо всём Сьюзан, своей любимой «подруге». Он должен был оставить в прошлом своё расплывчатое «Я ничего ей не обещал» и стать кристально честным. Разумеется, он ещё не избавился от своей неопределённости, и об этом Сьюзен тоже стоило рассказать.

Он пригласил её в мой кабинет на откровенный разговор. «У меня есть несколько проблем, которые я хочу проработать с помощью терапии, — сказал он ей. — Я хочу перестать встречаться с другими женщинами. Ты не такая, как все. Ты мой друг, и, возможно, когда-то мы станем