– Куда?

– Провожу.

– Зачем?

– Ты ж сама сказала: здесь бесперспективняк. А мне скучно. Вот и совместим приятное с полезным.

– Тебе скучно и…? Я что, должна тебя развлекать?

– Ай, белобрысая, только не засоряй уши. Я ж не трахаться предлагаю. Мне тупо надо убить время до утра.

Офигеть. Знаете, что меня напрягает в Вите? Я его не понимаю. И как с ним стоит общаться ― тоже не понимаю. В начале недели он мне угрожает, в тот же день мы вроде как вполне мирно беседуем, потом друг друга максимально игнорируем, а теперь меня проводить вызываются? И как на это реагировать? Подвох где?

Собираюсь просто-напросто послать его куда подальше, но меня перебивает топот ног. Взбешённый Марков спускается.

– Брысь, чего встали! ― злобно распихивая нас, пролетает он мимо.

– Ещё раз толкнёшь, пересчитаешь зубами каждую ступеньку, ― холодно бросает ему вслед Сорокин.

Лёша, он же "Алекс" от удивления тормозит. Оборачивается… И, по ходу, впервые замечает его. Меня. В принципе кого-либо.

– Чего сказал? Ты здесь что забыл? Проваливай, пока я не закончил начатое.

– Так ты вроде в прошлый раз уже закончил. Пока харкал кровью, целуя асфальт.

Ой, ей, ей. Опять дракой запахло. И сейчас, в отличие от прошлого раза, не прибежит директор, чтобы разнять боевых петухов, уже распушивших хвосты и угрожающе сближающихся.

– Не надо, ― вклиниваюсь между ними, переключая внимание Вити на себя. ― Ты хотел меня проводить? Так пошли.

– Ля, вы поглядите, ― глумливо ржёт Марков за моей спиной. ― У Саламандры парень, наконец, появился. Лучше никого не могла найти? Или на нищих потянуло?

Нищих?

– Ща, ― недобро щурясь, Сорокин отодвигает меня в сторону. Чтоб не мешалась. ― Челюсть поправлю модельному личику и пойдём.

Я, видимо, совсем ку-ку, но снова влезаю между ними.

– Я ухожу, ― упираясь ладонями в твёрдую как камень грудь, выразительно округляю глаза. ― Повторного предложения не будет. Выбирай, ― бросаю ему так, словно он дофига чего потеряет, если откажется. И реально ухожу.

А пока иду к воротам размышляю над тем, что я, кажется, и правда в каждой бочке затычка, как любит шутить Карина. Она ведь права. Вот зачем сейчас вмешиваюсь не в своё дело, кто скажет? Мне лично какая разница: что они будут делать? Да пусть хоть попереубивают друг дружку: ни одного, ни другого не жалко.

Но нет, сунуться под горячую руку непременно надо. Хорошо, не огребла. Зато от мутного компаньона отвязалась, так что вроде как Маркова ещё и благодарить надо…

Нет. Не отвязалась. Уже за территорией меня нагоняют тяжёлые шаги Сорокина.

Блин.

Идёт.

Провожать.

Глава четвёртая. "Любовь это… следы от её губной помады"

POV СОРОКА

– Так ты пацифистка? Тараканов тоже жалеешь?

Неторопливо идём вдоль дороги в сторону береговой линии, прикупив в уличном ларьке хот-доги.

– Не всегда всё решается кулаками.

– А как ещё?

– Диалогом не пробовал?

– Ты такая интересная. А если нормальных слов не понимают? Что прикажешь делать? Лучше уж втащить разок. Как показывает практика: так материал усваивается гораздо быстрее.

– Ты для того в том подвале и выколачивал душу из этого "Чингисхана". Материал закреплял?

Так. Не туда сворачиваем.

– Мне казалось, мы определились: ты там не была и ничего не видела.

– Но я была и видела.

Не, Саламандрик. Это залёт. Оно тебе надо?

– Я полагал, ты куда понятливей. Но, видимо, тебе всё-таки очень хочется проблем.

– Что, тоже меня побьёшь?

Замираю с поднесённой ко рту сосиской, слишком сильно сжимая булку.

– Не понял, ― облизывая пальцы, вымазанные соусом, хмуро впериваюсь взглядом. ― По-твоему, я девчонок бью?

– Откуда мне знать. Ты так старательно угрожаешь, что выводы напрашиваются сами собой.

– Дура. Я не угрожаю, а предупреждаю. Угрожать тебе будут другие, ― доедаю хот-дог, комкая салфетку. ― И будет тебе известно, я в жизнь руку на бабу не поднимал. Хотя порой очень хотелось. Даже не представляешь: насколько хотелось.

Мать по синьке частенько так и нарывается, но внутренние стопы ещё работают. Считаю до десяти и ухожу, чтоб не сорваться. Пусть её батя лупит за пьяный дебош и раздвинутые перед другими ноги.

– Что ж… ― разглядывая свою, толком так и не тронутую "горячую собаку", задумчиво пожимает плечами Чижова. ― Это радует. Значит ли это, что рядом с тобой я могу не опасаться за свою безопасность?

– А что, страшно? Боишься меня?

– Нет. Не боюсь. Я же вроде не даю повода провоцировать тебя на агрессию.

– Тут ты права. Больше скажу, ты меня даже почти не бесишь. В отличие от других.

Выходим с из-под цветущей аллеи на центральную набережную, огороженную бетонным, но косящим под мрамор заборчиком. Вокруг ни души: так, пройдёт мимо редкий прохожий, но общее скопление ночных компаний слышно лишь далеко впереди. Там, где начинается зона кафешек и баров.

– Не пробовал быть проще? Смотреть на мир под другим углом?

– Это как? Раком встав? Не, не приходилось. Я как-то больше других обычно нагибаю. Ни одна, кстати, ещё не жаловалась.

Скабрезная шутейка остаётся неоценённой.

– Я не об этом. Что ты видишь?

– Где?

– Вокруг.

– Человеческое свинство, ― для наглядности пинаю обёртку от мороженного, валяющуюся на земле. Чтоб тоже заценила.

– А ещё?

Вот прикопалась.

– Окурки, плевки и выщербленную плитку.

– И всё?

– Бл, это допрос?

– Нет. Это диалог. А хочешь знать, что вижу я?

– Ну.

– Пальмы. Пляж. Загорающиеся звезды. Убывающую луну, отражающуюся в море. Накатывающие волны. Пирс.

Хрена завернула. Поэтесса.

– Ты под ноги посмотри. Бычков-то, бычков неужто не видишь?

– А я туда не смотрю. Зачем, когда можно любоваться чем-то более приятным?

– Удивительно трогательная философия. Пробрало до глубины души, честно-честно. А мораль-то какая?

Чижова сердито надувает щеки. Смешная. Пожамкать за них, что ль?

– Хочешь быть циником, твоё право. Я лишь пытаюсь сказать, что мы можем выбирать: что нам видеть. Но ты сам выбираешь смотреть именно на окурки.

– Слушай, золотая девочка! ― учить она меня ещё будет. ― Легко говорить, когда твои окна выходят на ромашковое поле, да? А знаешь, куда выходят мои? На вонючие мусорные контейнеры, в которых копается местный бомж, Славик.

– А рядом с контейнерами разве больше ничего нет?

– А я тебя свожу, покажу. Устрою экскурсию вдоль одного зассаного забора до другого, заплёванного и десять раз перекрашенного, потому что юные дарования считают своим долгом поматериться на нём. Давай, готова?

Саламандра встречает выпад удивительно спокойно.

– За это ты нас и ненавидишь, да? За то, что у кого-то вид на море, а у кого-то на заборы? Не знаю, как у других,