«Ну, про тот свет он явно загнул», – шагая, усомнился Магнус. Хотя да – волшебная сила денег раскрылась нынче перед ним во всей своей красе. А что? Люди ведь не меняются. Кто-то на ваучерах нажился, на ГКО, а кто-то – не так давно – на «импортозамещении». Да и война любая… она кому война, а кому мать родна. Опять же все в деньги упирается. Так что не так уж и не прав стражник.

Светало. С серого неба моросил мелкий и нудный дождь. Под ногами чавкала грязь, налипшая на деревянные плиты широкой мощеной улицы, сильно пострадавшей от устроенного опричниками пожара. Насколько представлял себе сейчас Арцыбашев, улица эта называлась Великой и тянулась параллельно городской стене и Волхову куда-то на север.

Вокруг виднелись дощатые и бревенчатые заборы, поставленные, как видно, недавно взамен сгоревших и разрушенных. Кое-где виднелись строящиеся хоромы и избы. Впрочем, заброшенных пустошей было в разы больше – славные времена древней республики давно миновали, а нового расцвета не намечалось, скорей уж наоборот.

Беглецы – король и воровской «капитан» – поспешали последними, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Жемчужно-серый рассвет шевелился над Волховом, предвестник такого же серого осеннего дня. Великая улица быстро заполнялась народом: рыбаки с веслами на плечах, приехавшие затемно крестьяне, артельщики с носилками и лопатами, грузчики, подмастерья, монахи. Мелкие торговцы везли к мосту на Торговую площадь свои тележки. С зеленью, с пирожками, с яблоками, редиской, репою и всякой прочей снедью.

– Угостить вас пирогами? – к беглецам внезапно обернулась та самая наглая девка – Графена… или Аграфена, как подчеркнуто уважительно обозвал ее Михаил-Михутря.

На вид – лет шестнадцати, тощенькая, но бойкая. Темно-рыжая, с редкими веснушками, вздернутым носом и очаровательными серыми глазами. Симпатичненькая такая, проворная, верно, во всем.

– Пирогами? Ну, Аграфена, угости, – кивнув, Михутря поплотнее подвязал платок, оглядываясь на проскакавших мимо всадников в стеганых воинских кафтанах-тегиляях. – Ваше… Вам с чем пирог?

– Да любой, – махнул рукой Арцыбашев.

– Тогда два… нет, три с белорыбицей и грибами, – подойдя к торговке, Графена вытащила из привязанного к поясу кошеля медную мелочь. – Вот тебе пуло московское… еще полпула…

С аппетитом захрустев пропеченной корочкою, Леонид поднял глаза, глянул в жемчужно-серое, с проскальзывавшей кое-где голубизною небо, пронзенное первым рассветным солнцем, и подумал, что жизнь – хороша.

Пока ели пироги да запивали потом купленным у разносчика-мальчишки сбитнем, гулящие девки куда-то делись. Все, кроме Аграфены.

– Ее придется с собой взять, – тихо пояснил Михутря. – Она в избе на Холопьей главная, ответчица за всех. Останется в городе – рано или поздно схватят, пытать начнут.

– С собой так с собой, – Магнус покладисто кивнул и, щурясь, спросил по-немецки: – Так, где ваши люди, герр капитан?

– Одну из них вы видите, – разбойник кивнул на Графену и неожиданно хмыкнул.

Рассмеялся и Леонид – забавное было зрелище. Стоят себе три девки, едят пироги… Две из них – с бородами. Кончиты, блин… Говорят о чем-то серьезном. Мужскими хриплыми голосами, да еще – по-немецки!

Как уже догадался Арцыбашев, на Холопьей улицей – вон она, рядом совсем! – располагался местный публичный дом, откуда и вызваны были гулящие девки, по-местному – «бляжьи жонки». Когда беглецов начнут искать, так первым делом – там. Оттуда все ниточки… не потянутся никуда! Графена, рыжая бесстыжая девка, нынче пойдет с беглецами, вот и оборвется ниточка. Ежели раньше не схватят, не хватятся. А ведь, между прочим, утро уже. Эх, побыстрей бы!

– Теперь – быстро, – оглядевшись по сторонам, махнул рукой Михутря, смотревшийся в женском обличье весьма забавно – слишком уж высок, слишком уж широки плечи, да и платком замотан так, что одни глаза и видно – бороду-то скрыть надобно! Не жонка новгородская, а какая-то «Гюльчатай, открой личико!».

На втором, после Холопьей, перекрестке, беглецы свернули направо, на улицу Яковлева, и уже по ней спустились к Проезжей башне. Страж в длинном зеленом кафтане и татарской, с загнутыми полями, шапке, косясь на столпившихся рыбаков, неторопливо открывал ворота. Собравшиеся, нетерпеливо переминаясь с ноги на ноги, подгоняли. Судя по шуткам и незлобивой ругани, воротник им был хорошо знаком.

– Давай, давай, отворяй-ко скорее, Игнате, рак тебе в глаз! Инда рыба вся уйдет, покуда ты тут супонисси!

– Никуда ваша рыба не денется, – лениво зевнув, страж, наконец отворил тяжелые створки… Сквозь которые засверкал серебром древний седой Волхов, и ворвавшийся с реки ветер едва не скинул со стражника шапку.

– Эх, и студено, – поежился тот. – Инда, парни, ловись, рыбка, большая и маленькая.

– Лучше большая, Игнате, рак тебе в глаз!

– От большой тоже не откажусь, – страж расхохотался, затряс бородой. – Не откажусь и от раков. Отрока-то к обеду с ведерком пришлите.

– Могем и отварить, Игнате.

– Да уж дома баба моя отварит.

Так вот, с шутками, вполне добродушно, рыбаки – а за ними и беглецы – спустились к реке да принялись деловито отвязывать лодки, что покачивались на воде у небольшой деревянной пристани – Яковлевского вымола.

– Эй, робяты, – оглянувшись, Графена живенько подошла к двум молодым парням, что уже садились в небольшой челнок с заброшенной в него сетью. – За полпула на тот берег не довезете ль?

Рыбаки презрительно скривились:

– Да бог с тобой, девка. Мост-то – вона! Иди.

– Ну, как знаете, – сверкнув жемчужно-серым взглядом, Графена повела плечом. – Нас ведь трое… так полпула – с кажной.

– С кажной? – парни переглянулись и разом кивнули. – А садитесь ужо. Куды плыть-то?

– Сказала же – на тот берег. К Федоровскому ручью.

Не дожидаясь повторного приглашения, беглецы с готовностью уселись в лодку, от сего многолюдства едва не черпанувшую бортом воду. Парни, правда, умело выправили челн да, отчалив, заработали веслами. Оно, конечно, перегруженная лодчонка сидела в воде по самое не хочу – так ведь и волн почти не было, и ветер дул поверху, разгоняя скопившиеся за ночь серые облака да тучи. Выглядывало уже в прорехах чистое голубое небо, а вот показалось и солнышко, сверкнуло, отразилось в воде так, что Леонид поспешно прищурился, отвернулся да, приложив ладонь ко лбу, принялся рассматривать противоположный берег – Торговую сторону, сохранившуюся после Иванова погрома куда лучше Софийской.

Справа виднелся мост, близ которого покачивались у пристаней суда – плоские речные баркасы. Как и встарь, торговали и с немцами, и со шведами, конечно уже не в таких масштабах – и город уже не был свободным, да и лучшие времена немецкого торгового союза – Ганзы – остались далеко в прошлом. И раньше-то морские суда с глубокой осадкою не проходили знаменитые волховские пороги, отстаиваясь в Ладоге, перегружая товары на баркасы. А уж теперь и говорить нечего. После разорений Новгорода товары везли в Москву посуху, по торговым трактам. Тем более рядом поднялись и другие торговые конкуренты – та же Ладога или Тихвинский посад.