гуляли и обсуждали пифагорову теорию чисел, а днем ловили рыбу. Нам было жаль морских окуней и желтохвостов – они казались такой легкой добычей, что улов не приносил никакой радости. Загорая на отдаленном пляже, мы читали «Семеро против Фив»[48]. Отель был почти пуст, и столь многие официанты дожидались конца рабочего дня, что нам кусок в горло не лез.

1933

Номер в «Алгонкине» находился на одном из верхних этажей, среди золоченых башен Нью-Йорка. Каждый час звенели куранты, и этот звон едва доносился до мрачных узких улиц внизу. В номере стояла страшная жара, зато ковры были мягкие, а темные коридоры за дверью и ярко освещенные фасады зданий за окном изолировали нас от внешнего мира. Много времени мы тратили на сборы в театры. Мы посмотрели картины Джорджии О’Киф[49] и испытали глубокое эмоциональное потрясение, оказавшись во власти тех возвышенных желаний, что столь адекватно выражены посредством ярких абстрактных форм.

Мы давно хотели съездить на Бермудские острова. И вот поехали. В гостинице «Элбоу-Бич» было полно новобрачных, проводивших там медовый месяц; они так упорно смотрели друг на друга сияющими глазами, что мы бесстыдно переехали[50]. В гостинице «Сент-Джордж» было уютно. Вокруг деревьев росли ниспадающие кусты бугенвиллеи, а под окнами домов коренных жителей, соблюдавших там непостижимые тайные обряды, тянулась длинная лестница. Вдоль балюстрады спали кошки, подрастали прелестные дети. Мы катались на велосипедах по незащищенным от ветра дамбам и словно завороженные в изумлении следили за такими феноменами, как петухи, рывшиеся в земле среди цветов сладкого бурачка. Мы пили херес на веранде, над спинами поджарых лошадей, привязанных на городской площади. Мы много путешествовали, думали мы. Быть может, эта поездка надолго станет последней. Мы считали, что Бермуды – вполне подходящее место, чтобы стать последним за много лет, проведенных в путешествиях.

Сон и бодрствование

12.1934

Несколько лет назад я прочел рассказ Эрнеста Хемингуэя «И вот ложусь я спать» и решил, что это наиболее точное описание бессонницы, и тут просто нечего добавить. Теперь я понимаю: дело в том, что тогда я крепко спал почти каждую ночь; судя по всему, бессонница каждого человека так же отличается от бессонницы соседа, как в дневное время различаются их надежды и устремления.

Так вот, если бессонница неизбежна, ее первые признаки обычно появляются, когда вам под сорок. Ваши драгоценные семь часов сна резко сокращаются до двух. Остаются – если повезет – первая ночная «сладость сна»[51] и последний глубокий сон под утро, но между ними возникает зловещий промежуток, который постоянно увеличивается. Это период, о котором написано в Псалтыри: «Scuto circumdabit te veritas eius: non timebis a timore nocturne, a sagitta volante in die, a negotio perambulante in tenebris»[52].

У одного моего знакомого расстройство сна началось с мыши; что до меня, то я предпочитаю винить во всём одного-единственного комара.

Мой приятель в одиночку приводил в порядок свой загородный дом и в конце утомительного дня обнаружил, что единственным спальным местом является детская кровать – довольно длинная, но по ширине подходящая разве что младенцу. Короче говоря, он плюхнулся на эту кроватку и вскоре забылся сном, но при этом невольно свесил одну руку вниз. Несколько часов спустя он проснулся – как ему показалось – от булавочного укола в палец. Он вяло шевельнул рукой и вновь задремал – чтобы вновь проснуться от того же ощущения.

На сей раз он зажег лампу – и увидел, что в окровавленный кончик пальца впилась маленькая кровожадная мышка. Мой приятель, по его словам, «вскрикнул», хотя, скорее всего, он испустил истошный вопль.

Мышь отпустила палец. А ведь она собиралась сожрать человека, причем не спеша – так, словно он спал беспробудно. И теперь ему грозила опасность перестать спать вообще, даже урывками. Приятель, ставший жертвой мыши, сидел на кровати совершенно измученный и весь дрожал. Он думал о том, как бы поместить кровать в клетку и спать в этой клетке до конца своих дней. Однако той ночью заказывать клетку было уже поздно, и в конце концов он задремал, после чего то и дело просыпался от страха: ему снилось, будто он – Крысолов, чьи крысы повернули обратно и гонятся за ним.

С тех пор он не может уснуть, если в комнате нет кошки или собаки.

А моя встреча с ночными вредителями произошла в период крайнего изнеможения: слишком много взятых на себя обязательств, стечение обстоятельств, сделавшее работу вдвое тяжелее, болезнь внутри и рядом – как известно, беда не приходит одна. Ах, как долго я планировал выспаться после завершения всех своих дел, с каким нетерпением ждал возможности отдохнуть в постели, мягкой, как облако, и надежной, как могила! Даже приглашение отужинать a deux с Гретой Гарбо оставило бы меня равнодушным.

И всё же, получи я такое приглашение, мне следовало бы его принять, ибо ужинал я в одиночестве, а вернее сказать, сам служил ужином одинокому комару.

Просто поразительно, насколько один комар может быть опаснее тучи этих насекомых. К нашествию насекомых можно подготовиться, а вот один комар становится индивидом – отвратительным, наделенным губительной способностью биться не на жизнь, а на смерть. Сей индивид – совершенно один – появился в сентябре на двадцатом этаже нью-йоркского отеля, такой же нежданный гость, как броненосец. Его появление было связано с тем, что штат Нью-Джерси сократил ассигнования на осушение болот, после чего он в числе других представителей молодого поколения своей семьи вынужден был наведываться в соседние штаты в поисках пропитания.

Ночь выдалась теплой – однако после первого столкновения, после неудачных попыток прихлопнуть противника, тщетных поисков, нанесения ударов по собственным ушам с опозданием на долю секунды я решил воспользоваться старинным рецептом и с головой укрылся простыней.

И продолжение старой истории не заставило себя ждать: укусы сквозь простыню, снайперские уколы в незащищенные места на руке, удерживающей простыню на месте, натягивание одеяла на голову с последующим удушьем, затем – изменение душевного состояния, сна уже ни в одном глазу, бешеная, бессильная ярость, и наконец – повторная охота.

С нее началась маниакальная стадия: ползание под кроватью с торшером вместо фонаря, обход комнаты, показавший, что насекомое отступило на потолок, и атака с завязанными узлом полотенцами, полученное при этом ранение – Боже мой!

После этого ненадолго наступило выздоровление, о котором, по-видимому, знал мой противник, ибо он нагло устроился неподалеку от моей головы – но я вновь промахнулся.

Наконец, еще через полчаса, в течение которых нервы напряглись до крайней степени настороженности, была одержана пиррова победа, и на деревянном изголовье кровати появилось расплывшееся пятнышко крови – моей крови.

Как я уже писал, я считаю, что той ночью, два года назад, было положено начало моей бессоннице – ведь тогда я понял, каким образом один бесконечно малый, не подлежащий измерению элемент может помешать уснуть. У меня возникло, выражаясь несколько архиачным языком, «сомнение в собственной способности спать». От этой неуверенности я сделался мнительным. Я пил, не ежедневно, но много, и в те вечера, когда я не употреблял спиртного, мысли о том, гарантирован ли мне ночной сон, лишали меня покоя задолго до того, как наставало время ложиться спать.

Типичная ночь (жаль, не могу сказать, что все подобные ночи уже в прошлом) наступает после очень длинного трудового дня, заполненного сидячей работой и непрерывным курением. Такой день кончается, когда уже нет времени, скажем, на расслабляющий перерыв, и пора ложиться спать. Всё подготовлено: книжки, стакан воды, запасная пижама – на тот случай, если я проснусь обливаясь потом, таблетки люминала в маленьком круглом тубусе, блокнот и карандаш – вдруг ночью появится мысль, достойная записи. (Это бывает нечасто – как правило, наутро эти мысли кажутся поверхностными, что не умаляет их глубины и актуальности в ночное время.)

Я ложусь, возможно, выпив стаканчик на ночь; для работы мне приходится изучать кое-какую литературу относительно научного характера, поэтому я выбираю наименее увесистый том по соответствующему предмету и читаю до тех пор, пока не выкурю в полусне последнюю сигарету. Когда одолевает зевота, я захлопываю книгу с закладкой на нужной странице, бросаю окурок в очаг, выключаю лампу. Сначала я поворачиваюсь на левый бок, поскольку при этом, как я слышал, замедляется сердцебиение, а потом –