— И что теперь?

— А ничего. Я пожертвую выходными и частью вечернего отдыха в рабочие дни, чтобы узнать, что же на самом деле за этой писаниной кроется и зачем нужна была Клишину эта мерзкая комедия. Вот так.

— А я?

— Что — ты? Разве тебе не обидно?

— Обидно, конечно, Паша мертв…

— А если эту книгу издадут?

— Ты что?!

— А ничего. Я, конечно, не Арнольд, который Шварценеггер, и не красавец Павел Клишин, но и не тощий мужик с красными глазами в костюме «Адидас». И я сделаю все, или чтобы эта книга вовсе не была опубликована, или чтобы в послесловии стояла сноска, что дело раскрыто, истинный убийца найден, а все, что соизволил написать автор, — не более чем домыслы и плод больного воображения. Вот так-то.

— Ты знаешь, я не люблю эти твои расследования, но здесь ты прав: я не хочу, чтобы мои друзья, знакомые и вообще все, кто нас знают, подумали, будто в книге написана правда. Я не буду злиться и не буду тебе мешать.

— Спасибо, Саша. Ты меня прости.

— Ты когда поедешь-то?

— Куда?

— Домой, не в родное же управление.

— Завтра хотел, но придется сегодня вечером. Ты не обидишься?

— Уже нет. Давай только не будем об этом говорить сегодня больше, а?

— Не будем, — легко согласился Леонидов. — И чтобы реабилитироваться за необоснованное подозрение, я сейчас же возьму молоток, фанеру и пойду спасать тебя и Сережку от комарья.

4

Алексей уехал в город в восемь вечера, чтобы не слишком обижать Сашу и дать себе немного времени для нужных мыслей. В том, что эти мысли будут, он не сомневался: мозг изголодался по любимой работе, слегка его уже иссушили цифры, договоры о поставках и бесконечные телефонные разговоры о ценах и сроках. Хотелось просто подумать о людях, о жизни, о тайных движениях человеческой души и о том, что ничего нет в мире прочного и жить по-прежнему можно расхотеть в любой момент, независимо от социального положения и зарплаты. Смириться с этой зыбкостью значило пассивно ждать, как с твоей судьбой разберутся другие, а попробовать подвести под нее фундамент — рисковать самим существованием конструкции.

Леонидов заехал по дороге в мини-маркет, работающий круглосуточно, купил еды, которую не надо было готовить, две бутылки пива и соленую рыбину. Потом, слегка повеселевший, уже подъезжая к дому, принял решение и, поднявшись в свою квартиру, первым делом кинулся к телефону. Ему повезло: Барышевы были дома, приехали с дачи и отдыхали от грядок перед новой рабочей неделей. Трубку взял Сергей.

— Да?

— Барышев, привет.

— А, коммерческий. Здрасьте!

— Приехал от сохи?

— Да, удалось оторваться. Теща использовала меня по максимуму, вспахал все, что мог, и все, что не представлял, что могу, — тоже.

— Интересно, тебя там за мини-трактор, случайно, не держат?

— Ха! Куда ему! Я еще и микрокультиватор марки «КМС» — по борьбе за урожай. На мастера не вытянул еще, меньше года брачного союза за плечами, но через пару лет сосуществования с такой тещей уже сдам любой норматив. Чего звонишь-то, вечно ты мой занятой?

— Тебя не удивит, например, Серега, что у меня неприятности?

— Ты для них родился. Аня что-то ничего не говорила.

— Да не на работе. Вернее, те, что на работе, меня мало задевают. Тут другое…

— Ну?

— Некий хрен отдал Господу душу за забором моей дачи и оставил нечто вроде посмертных мемуаров, где упоминается моя жена в роли его любовницы, я в амплуа ревнивого мужа, а далее сюжет «Отелло», только в роли Дездемоны этот белокурый красавец, а я в перспективе на скамье подсудимых. Как тебе?

— Неплохо. Изложение невнятное, но суть понятна. А не врешь?

— Если бы! Самое гнусное, что подкатывается ко мне такой же старший опер, капитан, каким я и сам когда-то был. Только потупее малость.

— Кто потупее? Ты?

— Да я…

— Ладно хорохориться, скажи лучше, что ты будешь делать?

— Тебе вот звоню.

— У вас есть план, мистер Леонидов?

— Есть ли у меня план? У меня всегда есть план!

— И моя роль?

— Ты давно на шухере не стоял?

— С детства, когда яблоки у соседской бабки воровали.

— А как насчет отмычек, коварных замков и небольшого конфликта с законом?

— Ну, ради друга. И куда нужно залезть?

— На дачу к этому Тургеневу. Мне нужны его бумаги.

— Издать хочешь?

— Понимаешь, я видел только два небольших фрагмента. Остальное, как говорит мой серый прообраз в лице капитана Михина, — философские измышления. Боюсь, что для него любое грамотное слово — уже атавизм, но уверен, что из пятнадцати листов мелким шрифтом можно немало выловить. Меня уже кое-что насторожило. Я хочу, чтобы и ты глянул, и еще меня интересует продолжение этой писанины — «Смерти на даче». Я просто уверен, что оно есть, только где?

— Как? «Смерть на даче»? — Барышев озадаченно хмыкнул.

— Ну что, Серега?

— И когда грабим банк?

— Давай завтра ночью по-тихому, чтобы ни Сашка, ни твоя супруга не знали.

— А мое алиби для второй половины?

— Ночное дежурство.

— Ох, попаду я с тобой под дело о разводе.

— Ладно, кто за кем заезжает? Твоя машина как?

— Так же, как и твоя. «Жигуль», он и с дверями от «мерседеса» — «жигуль». Когда ты себе джип-то купишь, коммерческий директор?

— Когда на пенсию пойду. Значит, улизнешь из дома, и мы катим на дачу к писателю, прихватив соответствующий инвентарь.

— Что брать?

— А я знаю? Ключи какие-нибудь, отмычки, или лучше выставить раму и залезть в окно?

— Ладно, на месте обсудим. Жди.

— До завтра.

Леонидов положил трубку, и ему стало легче: друзья — они всегда друзья. Лезть же в чужой дом за казенной печатью всегда удобнее с надежным и физически сильным товарищем. В Сергее Барышеве Леонидов ничуть не сомневался, они давно уже забыли ту зимнюю историю и дружили не то что домами или семьями, а душами настоящих мужиков.

Весь следующий день Леонидов сидел на работе как на иголках. Даже неприятности и мелкие неудачи не замечал, поэтому все у него шло как по маслу: чем меньше нервничаешь, тем лучше получается, это уж точно. К вечеру Алексей быстренько свернул дела, заехал в хозяйственный магазин, купил зачем- то топорик, тиски, набор отверток, пару нитяных перчаток и еще моток веревки. «Господи, на гору я, что ли, собираюсь лезть? Там окно всего-то на высоте полутора метров», — ругнул он себя, но веревку взял.