Лорд Алистер встряхнул ее.

— Отвечай! Я хочу знать правду!

— Да больно же мне, говорю… это просто жестоко… и грубо!

Лорд Алистер убрал руки.

— Итак, ты приняла решение, — прежним резким тоном произнес он. — Ты выходишь за Харроуби потому, что он несметно богат, и потому, что его дом и прочие имения находятся на юге Англии.

— Постарайся понять, — умоляла Олив. — Я люблю тебя, Алистер, по-настоящему люблю, но я возненавидела бы жизнь в Шотландии, где некому восхищаться мной, где нет балов, нет оперы… и потом, я всегда терпеть не могла холодную погоду.

— А любовь… любовь, о которой ты твердила так часто? Она не входит в счет?

— Я люблю тебя и буду любить всегда, — настаивала Олив. — И нет никаких причин, чтобы наши отношения стали иными, чем были до сих пор. Артур — занятой человек, и у меня будет много времени… для себя.

Она говорила и медленно подступала к лорду Алистеру, глаза ее снова сузились, и губы приоткрылись призывно.

Лорд Алистер отступил, его глаза стали темными, словно агаты.

— Я поздравляю тебя, Олив, с твоим умением искусно притворяться! Ты сумела убедить меня в твоей искренности.

Голосом, напоминающим удары хлыста, он добавил:

— Позволь тебя поздравить и с тем, что ты теперь станешь маркизой Харроуби, наследственной леди опочивальни королевы и, без сомнения, будущей предводительницей высшего общества. А главное, я уверен, что ты сделаешь великое множество простофиль, подобных мне, безмерно счастливыми!

Окончив говорить, он вынул из кармана жилета ключ и швырнул его на пол.

— Это ключ от твоего сада, — сказал он. — Уверен, что он тебе понадобится нынче вечером, и не забудь оставить незапертым окно в эту комнату!

Он повернулся на каблуках и пошел к двери. Он уже открыл ее, когда с губ Олив сорвался невольный крик.

— Алистер! — звала она. — Алистер! Лорд Алистер, не оборачиваясь, прошел через холл, прихватив по пути свой цилиндр, оставленный на стуле.

Лакей открыл перед ним дверь, лорд Алистер сбежал по ступенькам и зашагал прочь по Парк-стрит, задыхаясь от злости и повторяя:

— Будь она проклята! Будь проклята! Будь прокляты все женщины!

Лорд Алистер направился прямиком на Хаф-Мун-стрит.

Он почти дошел до нее, все еще пылая негодованием, но тут вид лавки, в которой торговали продовольствием, напомнил ему обещание, данное Эрайне Беверли.

Подсознательно он чувствовал, что если поможет этой девушке, то одержит верх над Олив; он свернул к рынку Шеперд, где находились магазины, которые предпочитал его повар.

Остановился возле лучшей в районе мясной лавки и потребовал несколько кусков говядины, баранины, а также цыплят.

Хозяин его узнал и с большой любезностью выполнил его пожелания, а потом спросил:

— Могу я сделать для вас еще что-нибудь, милорд?

Лорд Алистер подумал.

Ему вдруг пришло в голову, что если он станет помогать Эрайне и в дальнейшем, то таким образом накажет Олив за те грубость и жестокость, с какими она отказала в помощи девушке, попавшей в отчаянное положение, да к тому же своей племяннице.

Мясник ждал, и лорд Алистер наконец сказал:

— Пошлите все это прямо сейчас ко мне на квартиру, добавьте к этому два фунта масла, а также фрукты и овощи, которые я прошу вас приобрести в соседнем магазине.

— С удовольствием, милорд!

Лорд Алистер удалился и впервые с той минуты, как покинул Парк-стрит, подумал, что не хотел бы, чтобы его собственная жена обращалась с кем бы то ни было, не говоря уж о родственниках, так, какобращалась Олив с дочерью своего деверя.

Она разоблачила себя своим поведением — ведь до сих пор он видел ее только очаровательной, ласковой и пылко в него влюбленной.

Сбросив маску, она показала дурной характер, и лорд Алистер теперь корил себя за то, что не разглядел ее как следует раньше.

Как истый кельт[8], он льстил себя надеждой, что обладает безошибочным инстинктом распознавания людей, а стало быть, никто из мужчин не обведет его вокруг пальца и ни одна женщина не обманет.

Но Олив его обманула; впрочем, он был уверен, что, отказавшись выйти за него замуж, она хочет иметь его своим любовником и в будущем приложит все усилия, чтобы затащить его снова к себе в постель.

Теперь он понимал, почему даже во время самых бурных вспышек желания что-то в глубине души твердило ему, что это не подлинное чувство, не настоящая любовь.

На самом деле Олив оказалась скупой, алчной, честолюбивой до такой степени, что вышла бы замуж за самого сатану, если бы он посулил ей корону, богатство и главенство в элегантном обществе.

Лорд Алистер вошел в комнату на первом этаже и увидел, что Чампкинс убирает его одежду в большой кожаный чемодан.

Он не давал ему на этот счет прямых указаний и потому спросил:

— Что ты делаешь? Кто тебе велел упаковывать мои вещи?

— Тот шотландский джентльмен вернулся после вашего ухода, м'лорд. Он хотел видеть вас по важному делу и велел передать, что явится в половине седьмого.

Лорд Алистер сжал губы, но ничего не сказал, и Чампкинс продолжал:

— Он мне заявил, что ваша светлость уезжает в Шотландию завтра утром, а у меня вся ночь уйдет на то, чтобы уложить ваши вещи.

Лорд Алистер проглотил бранные слова, которые так и просились ему на язык.

Мало того, что у него нет выбора, принимать или не принимать повеление отца, теперь еще этот Фолкнер, столь убежденный в его согласии, доводит его до бешенства, а он и без того зол.

Потом он задал себе вопрос, стоит ли кипятиться по поводу мелких уколов. Он может остаться в Лондоне и голодать, а может занять свое законное место будущего владельца замка Килдонон и сотни тысяч акров шотландской земли в придачу.

Впервые после того, как он услышал о смерти братьев, лорд Алистер подумал о том, каким влиянием обладает его отец на севере, — ведь мать была права, утверждая, что ведет он себя как король.

Он и в самом деле был «монархом всего сущего», и его подданные вопреки английским законам обращались к нему за правосудием. Поскольку были убеждены, что он как глава клана и есть закон.

«Мне еще о многом хотелось бы подумать», — сказал себе лорд Алистер.

Он понимал, что разумом уже принял свое новое положение, хотя сердце его и бунтовало против связанных с этим положением тягот.