– Бей!

Рядом грохнули еще три выстрела, враги упали, обливаясь кровью, последнего из них Мишка походя срубил саблей. Быстро миновав анфиладу комнат, они выбрались на второй этаж и нос к носу столкнулись с важного вида господином, успевшим даже натянуть шлем и бахтерец, окруженным несколькими воинами.

– Сдавайся, паша, – крикнул ему Татаринов, – или умрешь!

Турок спустя несколько томительных мгновений бросил саблю на персидский ковер. Следом за ним сложили оружие и его охранники.

– То-то же. Теперь вы пленники моего государя!

– Урус-шайтан!

Когда мой флот почти достиг Боспора Киммерийского, я приказал на время встать на якоря. Теперь наступал черед двух каторг, на которых разместились ряженые воины. Татаринов, избранный в этот поход казаками есаулом, узнав о чести, выпавшей его побратиму, потребовал доверить ему такую же задачу и клятвенно пообещал, что с ходу возьмет крепость Герзет и городок, который очень скоро я нареку Керчью, а то путаница в голове, не дай боже.

Делать нечего, согласился. Тем паче, что среди казаков нашлось немало владеющих турецким. Поэтому атака должна была одновременно идти и на восток, и на запад. Нам же следовало придержать паруса, чтобы раньше срока не спугнуть противника.

Выждав час, отдал команду поднять якоря и идти вперед. Силы флота я разделил. Четыре галеры и половину казачьих стругов – к Тамани, основные силы под моим началом – к берегам Тавриды! Сигналом для нас, что все в порядке и укрепления заняты, должны были стать дымы над одной из башен. И вот, подходя к Керченской бухте, я первым в свою подзорную трубу разглядел почти вертикальный черный столб.

– Славно! Похоже, Татаринов справился! Но не будем праздновать раньше сроку!

Первый раз я был в Керчи еще маленьким. Мы тогда с мамой отдыхали в санатории и поехали на экскурсию. Мы всегда проводили отпуск вместе с ней, потому что отец постоянно работал. Помню, как она держала меня за руку, а я только и ждал, когда она ослабит бдительность, чтобы отцепиться и куда-нибудь улизнуть. Побегать по окрестным улицам, полазить по развалинам. Или вообще удрать на пляж и до одури накупаться в ласковом теплом море.

Это, конечно же, глупо, но я подсознательно надеялся увидеть хоть что-то знакомое в этом средневековом городе, но, конечно же, ничего такого не заметил. Даже гора Митридат не походила на ту, что я запомнил, хотя, возможно, мне это только кажется. Когда мы высадились на пристань, город был уже взят и отдан во власть победителей, то есть казаков. Трупы еще толком не убрали, хотя успели обобрать до нитки. Со всех сторон слышались шум, крики, стоны раненых и женский визг.

Единственным моим требованием к казакам было не трогать христианское население, которое, впрочем, здесь совсем невелико. Всего в Топрак-кале – районе, примыкавшем к цитадели и огороженном от внешнего мира невысокими стенами и земляным валом, проживало не более полутора тысяч жителей. Мусульман примерно треть, а остальные армяне, греки и евреи. И многим из них придется туго, поскольку донцы не сильны в катехизисе и на различия в вере могут не обратить внимания.

– Смотрите, ребятки, – показал я своим пацанам, притихшим от увиденного. – Война примерно вот так и выглядит. Грязь, кровь и грабежи. В ней далеко не так много возвышенного и доблестного, как об этом пишут в рыцарских романах.

– Но ведь победа приносит славу и богатство?! – воскликнул Петер.

– Не всем, – хмыкнул я. – Далеко не всем.

– Но ведь мы победили?

– Еще нет. Но победим обязательно, поскольку у нас нет иного выхода.

– Но почему? – удивился такой постановке вопроса Дмитрий.

– Видишь ли, сынок, уже не одну сотню лет отсюда из Крыма на нашу землю приходят татары. Когда-то они были сильны и угрожали самой Москве, теперь ослабли и могут лишь тревожить наши границы, но суть не поменялась. Они приходят грабить, убивать и жечь, а еще уводят в полон юных девушек, молодых и здоровых мужчин, которых потом продают в рабство, и живут за счет этого. Если бы не они, Русь и другие христианские страны были бы куда богаче и многолюднее. Поэтому у нас нет иного выхода, нежели как разорить это гнездо разбоя и порока.

Зачем я взял Митьку и Петьку с собой? Ну а куда их девать! Оставить в Азове, где чертова прорва вооруженных людей и еще больше пленников, которые в любой момент могут попробовать взбунтоваться, было бы не очень разумным решением. В Москву без большой охраны не отправить, а у меня сейчас каждый ратник на счету. Так что пусть будут рядом. Смотрят, учатся и привыкают.

Все же после победы под Азовом я послал грозный указ в Москву с требованием присылать припасы и ратников, а также думцев и дьяков с подьячими, ну и свой государев полк. А то рванул на войну, а у меня с собой ни административного аппарата толкового, ни свиты приличной. Еще повелел напечатать большие листы, на которых в картинках изображено одоление агарян и водружение крестов над поруганными и превращенными в мечети храмами. Плюс послание ко всем европейским дворам с призывом прекратить распри и участвовать в борьбе с общим врагом. На последнее, говоря по совести, надежды никакой, но грамотный пиар – наше все!

Кстати, о храмах. С христианских времен их тут сохранилось два. Небольшой католический костел в цитадели, когда-то принадлежавший генуэзцам, и греческая церковь Иоанна Предтечи, вписанная в линию крепостной стены. Конечно, сейчас они мечети, но я ведь не просто так погулять вышел, я – ниспровергатель идолов и защитник православия. К тому же Иоанн Креститель, как ни крути, мой небесный покровитель.

– Значит, так, – распорядился я. – Все ненужное из храма выкинуть и приготовить для освящения и литургии. Полумесяц со шпиля сбить и заменить на крест. Будем молебен служить. Священники местные есть?

– Найдем, – коротко отозвался Михальский. – В крайнем случае отец Питирим сгодится, он с казаками пошел.

Эх, как же мне не хватает Мелентия. Старик тогда обиделся, что Филарет снова патриархом стал, хлопнул дверью и удалился в пустынь. Я за ним несколько раз посылал, но он и слушать никого не стал. Хотел сам к нему съездить, да все недосуг было. Без него ни один духовник у меня так и не прижился, хотя в желающих недостатка, сами понимаете, не было. Но большинство смотрят так угодливо, что с души воротит, где уж такому исповедоваться…

Что же до отца Александра, находившегося при моем войске с самого Воронежа, то его при первом же выходе в море так укачало, что я почел за благо оставить священника в Азове, дабы он там окормлял страждущих.

Первым сюрпризом было то, что местные христиане, казалось, совсем не рады нашему приходу. То есть бунтовать они, конечно, не бунтовали, но и восторга в глазах, не говоря уж о хлебе-соли, не наблюдалось. Что касается здешнего клира, то получилось совсем интересно. Греческий батюшка вообще попытался сбежать, а когда не получилось, заперся у себя в церкви и прикинулся немым. Настоятель же маленькой армянской церквушки отец Петрос хоть и пришел, но вид у него при этом был как у христианского мученика перед Нероном.