– Что-то не так, отче? – без обиняков поинтересовался я.

– Вы уйдете, а мы останемся здесь, – так же прямо ответил мне священник.

– Отпустите его, – поморщился я. – И сгонять на молебен местных не надо. Что поделаешь, если они татар боятся больше, чем Бога. Но если кто захочет сам, тем не препятствовать!

В общем, отдуваться за всех пришлось отцу Питириму. Тот, правда, тоже пытался отказаться, но уже по другой причине.

– Расстрига я, – признался он, потупив, как нашкодивший школяр, очи долу.

– А то мы не знали, – громко хмыкнул Татаринов, но тут же устыдился своей непочтительности в присутствии царя и сконфуженно замолк.

– И антиминса[11] у меня нет, – привел новый довод самозваный казачий капеллан.

– Что-то прежде тебя это не останавливало, – нахмурился атаман Мартемьянов.

– Антиминс я дам, – неожиданно вмешался еще не ушедший отец Петрос, после чего добавил: – И свечи, и елей, и вообще все, что потребуется.

– И на том спасибо, отче, – поблагодарил я.

– А вы точно отсюда не уйдете? – немного помявшись, спросил армянин.

– Все в руках божьих, – также не сразу ответил ему я.

– Тогда сделайте временный алтарь, а когда будете уходить, заберите его с собой, – вздохнул правильно меня понявший священник и, тяжело шаркая, побрел к своей церкви.

– А ты чего ждешь? – обернулся я к Питириму. – Ступай за ним. Коли надо, возьми помощников.

– Он это, – сделал последнюю попытку соскочить расстрига, – григорианин[12].

– Да иди ты уже, собачий сын! – зашикали на него казаки.

– Сделаешь все как надо, – крикнул я ему вдогонку, – попрошу патриарха, чтобы тебе сан вернули!

В общем, храм мы освятили, может, и не совсем по канону, но, думаю, Бог нас простит. Питирим с той поры сильно переменился и к концу войны стал если и не образцом пастыря, то очень сильно к нему приблизился. Местные христиане, хоть и не все, на службы все-таки пришли. Казаки, равно как и мои ратники, молились истово, будто желая загладить все свои грехи, как прошлые, так и будущие, а на меня навалились новые заботы.

Во-первых, в Керчи и Тамани было освобождено много христианских рабов, в основном, конечно, из Руси и Речи Посполитой, но встречались также грузины, армяне, черкесы, валахи с молдаванами и даже выходцы из Западной Европы. По обычаю, все они, конечно, освобождались, но тут возникал вопрос, что с ними делать дальше? Кое-кто согласился вступить в мою армию, но в основном люди хотели одного – вернуться к себе домой!

– Что тут думать, – пожал плечами Мартемьян. – Теперь отправим в Азов, а там видно будет. Кто пожелает в Москву, пусть с твоими караванами возвращаются, кому в Польшу, тем дадим охрану и проводим до Полтавы или Сечи, а дальше им запорожцы помогут. Или ты, государь, хотел, чтобы они все в твоем царстве остались?

– Неплохо бы, – отозвался я.

– Твоя воля, только не годится людей принуждать. Они и так натерпелись.

– Тоже верно. Но если кому возвращаться некуда, пусть остаются.

Во-вторых, нами было захвачено немалое количество разного товара – от сукон и выделанной кожи до муки и меда с воском. Последних особенно много было в Тамани. Все это следовало как можно скорее вывезти, но возникал вопрос – как? Можно, конечно, на стругах и галерах, но как тогда воевать? Если сейчас увлечемся вывозом трофеев, татары с турками успеют прийти в себя и организовать оборону, а потом может быть поздно.

Впрочем, решение нашлось само. Помимо всего прочего в гаванях взятых нами городов имелось некоторое количество разнообразных плавсредств: от рыбачьих лодок до вполне приличных торговых судов. Обычно казаки при налетах их сжигали, но в данном случае такой надобности не было. В общем, их вполне можно было использовать для вывоза ценностей, если бы не отсутствие экипажей.

Но, как это ни странно, матросы быстро нашлись. Местные греки без особых уговоров согласились наняться на несколько рейсов, главное, чтобы платили. Следующими ко мне пришли владельцы кораблей или, как говорят в Европе, – арматоры. Осторожно поинтересовавшись, что мое величество намерено делать с добром и не благоугодно ли мне будет зафрахтовать их, сии почтенные господа прямо предложили свои услуги.

Я, в свою очередь, немного подумал и согласился. Тем паче, что расплачиваться можно товаром, то есть грузом. Иными словами, кому война, а кому мать родна! Что же, по крайней мере, не нужно будет отвлекать на это своих людей. Ну, кроме небольшого конвоя, потому как доверяй, но топор из рук не выпускай.

Причем все это произошло буквально в те два дня, что мы отдыхали в Керчи и готовились к следующему походу. Я сначала хотел остановиться в доме турецкого наместника, но потом все же вернулся с пацанами на «Святую Елену». Так спокойней. Единственное, приказал перенести на корабль найденный у османского градоначальника мешок кофе, ручную мельницу и турку с жаровней.

Так что теперь я наслаждаюсь сам и мучаю своих ближников бодрящим и ароматным напитком. Те, конечно, морщатся и про себя клянут на чем свет стоит, пристрастие к кофию своего царя, однако терпят. А вот греки мое искусство оценили и даже преподнесли в знак глубочайшего уважения еще один мешок зерен арабики.

– Добер ты, государь, – вздохнул Мишка Татаринов, с сожалением посмотрев на выходящие в море тяжелогруженые фелюги греков.

– А ты бы что сделал? – осведомился я, наблюдая за водой в турке. – Пожег, пограбил?

– Ну, уж платить бы точно не стал, – ухмыльнулся есаул.

– Мирных жителей обижать нельзя! – наставительно заметил я.

– Хе, – ухмыльнулся Татаринов, – нашел же ты, батюшка, мирных. Да греки эти разбойники похлеще нас, казаков!

– Кофе будешь?

– Коли вина нет, то и выпью, – не стал артачиться Михаил. – Из царских ручек, поди, не каждый боярин пивал?

– Это точно! – кивнул я, зачерпывая серебряной ложкой коричневый порошок.

– Куда дальше пойдем? – с невинным видом поинтересовался казак. – На Кафу или, может, Трапезунд пошарпаем?

– А казаки куда хотят?

– С тобой, Иван Федорович, хоть на Царьград. Да что там, хоть к черту в зубы!

– Там поглядим, – неопределенно ответил я ему, разливая кофе по чашкам.