– Шота, дружище, есть у тебя надежное место? Мне нужнона некоторое время спрятать одну вещь.

Шота с любопытством взглянул на друга: Как не быть? Сампонимаешь, я тут один, как памятник на площади, у всех на виду: то рэкетналетит, то налоговая, не к ночи будь помянута. Конечно, надо иметь надежноеместечко… Большую вещь спрятать надо?

Гоша расстегнул сумку и вынул завернутый в холстину рулон.Шота кивнул. Он включил настенное бра и выключил освещавший его маленькуюкомнатку потолочный светильник. Затем он встал на табуретку и повернул плафонсветильника вокруг оси. Плафон отъехал в сторону, открыв в потолке пустоту,вроде маленькой потайной антресоли. Там лежали какие-то бумаги. Шота взял уГоши сверток, убрал в тайник и вернул плафон на место.

– В разных местах искали, – сказал он, слезая стабуретки, – стены простукивали, пол поднимали, но на лампу никто несмотрел – глазам больно. Ну, генацвале, как живешь? – И Шота поставил настол два стакана.

Безобидный вопрос приятеля почему-то расстроил Гошу. Онвыпил залпом полстакана коньяку и с горечью уставился на обшарпанную стенуфотоателье.

Как он живет? Ему неожиданно стало жалко себя, жалко дослез. Собственная жизнь показалась ему такой же жалкой и обшарпанной, как этастенка в неровных подтеках масляной краски. Да, он работал в Эрмитаже, тысячиискусствоведов во всем мире мечтают о такой работе… Да, он сумел защититькандидатскую диссертацию на тему портретной живописи Робера Лефевра… Иперебивался на нищенскую зарплату в семьдесят долларов, которую простонеприлично было бы назвать какому-нибудь зарубежному коллеге… Он ни разу не былв Италии – а как можно изучать искусство, не побывав в этой его колыбели, непожив несколько месяцев во Флоренции, не изучив как свои пять пальцев каждыйзал Уфицци и Академии, каждое здание на Пьяцца Синьории и Калимала… Не туристомпромчаться по сказочным городам Ломбардии и Тосканы, а жить там, ходить, неторопясь, по их булыжным мостовым, встречать рассвет на берегу Тибра и Арно,пить кофе на площади Святого Марка и кьянти – в уличном кафе напротивЦеркви-на-Арене… Да что там, изучая французскую живопись, он даже не был вЛувре!

– Что пригорюнился, генацвале? – Шота хлопнул Гошупо плечу и подлил в его стакан коньяка. – Все пройдет!

«Да, – подумал Гоша, – все пройдет. Жизнь вообщекоротка, и одним достаются в ней розы, а другим только шипы».

Он вспомнил кривоногого Мусу с холодными трезвыми глазами иподумал, что тот на одну пьянку может выбросить столько денег, сколько Гошазарабатывает за год… А может быть, и больше.

«Ничего, – подумал он, – я заставлю васзаплатить».

Он понимал, что играет с огнем, что с такими людьми, какМуса, не шутят, но отступать уже не мог. Не мог и не хотел.

Гоше пришлось оставить машину во дворе возле фотоателье идобираться домой на частнике. Когда он, слегка покачиваясь и вполголоса напеваястаринную аджарскую песню, поднялся к двери своей квартиры, его кольнулонехорошее предчувствие. Что-то было явно не так.

Когда он открыл дверь, о предчувствиях можно было неговорить: не так было абсолютно все. Трудно было бы сказать, что было так.

Квартира была перевернута вверх дном. Все книги из книжныхшкафов были выброшены на пол, а сами шкафы выдвинуты на середину комнаты.Одежда из платяного шкафа валялась на ковре вперемешку с черновикамикандидатской диссертации и старыми газетами. Диван вспорот. На кухне было нелучше – из пеналов и шкафчиков вытряхнули все содержимое, точно так же обошлисьс холодильником.

«Слава Богу, – подумал Гоша, – что искали картину,а не бриллиант: по крайней мере не высыпали из банок крупы и кофе».

Злость при виде учиненного разгрома смешивалась у него вдуше со злорадным торжеством: незваные гости ничего не нашли да и не моглиничего найти. Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее тамнет!

Прежде чем начать уборку, Гоша набрал номер мобильника Джекаи сказал:

– Я ведь тебе говорил, что картина надежно спрятана.Какого черта вы у меня рылись? Я могу рассердиться и отказаться от нашегосотрудничества.

– Что такое, в чем дело? – залепетал Джек. –О чем ты, Гошка? Что-то случилось?

– Случилось, – усмехнулся Фиолетов, оглядываямногострадальную квартиру, – и не делай вид, что вы с Мусой тут ни причем.

.– Да я ему говорил, – заныл Джек, на ходу сменивтактику, – говорил, чтобы он не совался… Да разве ж он послушает?

– Так вот, пусть теперь послушает! – рявкнулГоша. – Если еще что-то такое задумает… я… я к Штабелю пойду! Это – еготема. Он твоему Мусе грабли пооборвет!

Упоминание легендарного Штабеля, уголовного авторитета,контролирующего антикварный бизнес в городе, так подействовало на Джека, что оннадолго замолчал, несмотря на дороговизну мобильной связи. Наконец, когдаФиолетов уже подумал, что из разъединили, Джек выдавил:

– Не вздумай обращаться к Штабелю! Я с Мусой поговорю,ты не беспокойся, это не повторится.

– То-то! – отчеканил Гоша, подумав, не переборщилли он. – Вы лучше занимайтесь своим делом, я что-то ничего не слышал вновостях о цене картины. Вы ведь обещали подсуетиться?

– Не беспокойся, нашли солидного козла, в вечернихновостях будет. Включи телек в полвосьмого…

Действительно, когда Гоша включил вечерние новости, ведущаяв самом начале выпуска сообщила:

– Весь город обсуждает беспрецедентную кражу картины изЭрмитажа. Только что к нам в студию приехал представитель пресс-службыгородского Управления внутренних дел майор Бекасов.

В кадре появился довольно молодой, но уже здорово мордатыймужик в штатском с маленькими глазками, которые смотрели одновременно во всестороны.

– Мы понимаем возмущение общественности города, –начал майор хорошо поставленным голосом, – и сами испытываем такое жеглубокое возмущение по поводу варварской кражи. Неизвестный злоумышленникподнял руку на самое святое, на произведение искусства, являющееся всенароднымдостоянием. Клод… Жибер, – при этих словах майор чуть заметно скосилглаза, видимо, сверился с бумажкой, чтобы не ошибиться с фамилиейхудожника, – Клод Жибер – выдающийся французский художник второй половиныдевятнадцатого века, его картины очень ценятся во всем мире. Украденная изЭрмитажа картина «Бассейн в гареме» оценивается специалистами примерно вмиллион долларов, и это еще – заниженная оценка…

«Интересно, майор, – подумал Гоша Фиолетов, –сколько же тебе заплатил Муса? Нет, ты точно далеко пойдешь! Полковничьи погоныпо тебе уже плачут!»

Дальше смотреть было уже неинтересно, и Гоша выключилтелевизор.

– Шеф! – раздался в мобильнике голос рыжегоТоляна, неумного, но исполнительного парня, – шеф, тут телка одна ценныйбазар несет, может, послушаешь?