То же самое происходит и сейчас, только на другом виткеисторического развития, а значит – на другом уровне качества. И почему бы ему,Гоше Фиолетову, не влиться в эти толпы процветающих и не продать с большойвыгодой для себя несуществующую картину? Тем более что картина эта на самомделе существует – до вчерашнего дня ее многие видели – и заинтересованные лицауверены, что сейчас картина у него, Гоши.

«Аристархов», – подумал Гоша.

В сложившейся ситуации ему нужен Аристархов.

Гоша вспомнил сегодняшний сон. Во сне он видел Аристархова.По всему выходило, что сон был в руку.

Андрон Аскольдович Аристархов, которого студенты,изощрявшиеся в остроумии, называли «А. А. А.» (при этом полагалось кряхтеть,как бабушка кряхтит внуку, сидящему на горшке), был самым богатым человеком вАкадемии художеств. Ездил Андрон Аскольдович на Сверкающем черным лаком джипе«тойота-лендкрузер» с шофером – прямо как какой-нибудь крупный авторитет. Те,кому случалось побывать в квартире Аристархова, выходили оттуда с круглыми отизумления глазами, а на дачу к себе он от греха вообще никого не пускал.

Удивительное благосостояние профессора Аристарховабазировалось не на его художественном таланте и не на денежных поступлениях отбогатых зарубежных родственников. Профессор замечательно использовал своюосновную специальность. Он преподавал в Академии технику живописи, и чтобыполучить зачет по его курсу, каждый студент должен был качественно скопироватькакой-нибудь шедевр прошлых веков из коллекции Эрмитажа или Русского музея.Закончив копию и отмыв руки от краски, студент нес работу Аристархову, получалсвой законный зачет и, облегченно вздохнув, отправлялся пить пиво в какое-нибудьнедорогое заведение – по установленной традиции требовалось обмыть зачет сдрузьями. Про свою курсовую работу студент никогда больше не вспоминал. А она,его курсовая работа, то бишь вполне сносная копия Рембрандта или Левитана,Мурильо или Боровиковского, благополучно всплывала в Париже или в Берлине, гдеприличные копии мастеров прошлого всегда в цене. Каналы вывоза копий за границуу профессора были надежно налажены, все нужные люди получали свою долю… кроместудентов.

Но студенты получали положенные зачеты и больше ничем неинтересовались.

Некоторые коллеги по Академии художеств пытались сунуть носв аристарховский бизнес, но, получив по этому носу, быстро утешались старымизречением: «Каждому – свое».

Вот об этом-то профессоре Аристархове вспомнил в решающиймомент Гоша Фиолетов. Дело в том, что Гоша иногда тоже был нужен АндронуАскольдовичу, поскольку мог организовать для очередных студентов разрешение накопирование эрмитажных картин. От аристарховских денег Гоше перепадали крохи,но он кое-что знал о пресловутом бизнесе. В частности, он знал, что один изстудентов несколько недель назад копировал злополучную картину Клода Жибера.Очень возможно, что копия еще не покинула пределов России, не нашла своегохозяина, а в этом случае следовало незамедлительно ее приобрести. Приобрестилюбым способом.

Надо сказать, что в таком удивительном совпадении не было насамом деле ничего удивительного. Аристархов очень часто поручал своим студентамкопировать картины французских художников середины и конца XIX века, далеких отимпрессионизма, так называемую салонную живопись: он считал, что копирование ихгладких, тщательно выписанных, лессированных холстов гораздо больше даетстудентам, изучающим технику живописи, чем повторение размашистых выразительныхполотен импрессионистов и постимпрессионистов.

Снаружи дверь квартиры профессора Аристархова наводила намысль о дремучей запущенной коммуналке. Облезлая краска отставала слоями,пузырилась, на самом видном месте красовалась выразительная надпись,грязно-бурым аэрозолем сообщавшая о моральных и физических достоинствах некоейКатьки. Дверь была шедевром маскировки: ни один уважающий себя вор-домушник нестал бы марать об нее руки, ему бы и в голову не пришло, что за такой дверьюможет находиться одна из самых роскошных квартир Петербурга. Но если быдогадливый вор решил все-таки вскрыть эту дверь – он столкнулся бы с большимитрудностями, потому что под обшарпанным дверным полотном скрывалась мощнаясейфовая конструкция с массой всевозможных хитростей. В частности, даже открывпри помощи замысловатых отмычек два сверхсовременных замка, злодей был бынеприятно удивлен: дверь по-прежнему не шелохнулась бы, потому что существовалтретий замок, без всякой замочной скважины, открывавшийся сквозь дверьинфракрасным лучом, как автомобильная сигнализация. На вопросы удивленныхзнакомых, не проще ли поставить в квартире сигнализацию, Аристархов хитроприщуривался и говорил:

«Душа моя, они-то сами и наведут грабителей, а потомразбирайся с кем хочешь!»

Профессор Аристархов был человек недоверчивый.

Гоша Фиолетов остановился перед знаменитой дверью и покачалголовой. Бывать у профессора в квартире ему прежде не случалось, но о двери онслышал. Гоша нажал на кнопку звонка и приготовился ждать, учитывая сказочныеразмеры квартиры, но почти мгновенно за дверью раздались щелчки и скрипыоткрываемых запоров, и дверь медленно отворилась. Фиолетов удивился было тому,что его даже не спросили из-за двери, кто он такой, но тут же сообразил, чтоего наверняка осмотрели через видеокамеру и,, скосив глаза к потолку, увиделкрошечный глазок, ловко спрятанный среди полуобвалившейся лепнины.

В дверях стояла маленькая старушка с личиком сморщенным, какпеченое яблочко, – знаменитая Лизаветишна, домработница Аристархова и едвали не его нянька. Сколько лет Лизаветишне – никто не знал, но старыепреподаватели Академии, помнившие ее еще в семидесятые годы, говорили, что стех пор она нисколько не изменилась.

– Здравштвуй, голубчик! – прошамкала старуха,окинув Гошу цепким оценивающим взглядом. – Проходи, ждет. – И,посторонившись, пропустила гостя.

В просторном холле, куда попал Гоша, пол был выложенузорным, едва ли не дворцовым, паркетом из ценных пород дерева. В углу, подгигантским зеркалом в стиле ампир на резной консоли карельской березы красоваласьнебольшая статуэтка – Гермес, хорошая французская копия восемнадцатого века сримского оригинала. Не задерживаясь в холле, Гоша пошел в указанномЛизаветишной направлении. Коридор был так длинен, что впору ездить по нему намотороллере. Стены украшали бронзовые бра и немецкие гравюры началадевятнадцатого века. Наконец коридор закончился, и Гоша вошел в кабинетхозяина. Роскошь кабинета подавляла неподготовленного человека – старинныепортреты в массивных рамах, мебель черного дерева, отделанная тисненойкордовской кожей, кожаные с золотым тиснением корешки книг…

Гоша постарался не пялиться на всю эту роскошь. Он прошел кстолу. Аристархов поднялся ему навстречу, протянул руку. Красноватые глазаальбиноса смотрели весьма доброжелательно, на массивном выразительном лицестареющего римского патриция играла высокомерная улыбка.

– Ты, душа моя, на редкость точен… для представителямолодого поколения. И галстук у тебя под цвет фамилии. Ладно, душа моя, необижайся на старика, говори, зачем хотел видеть.