оказалось буйство князя тьмы, что крошечные камешки и не столь уж большие монеты, ставшие его орудиями, со скоростью в сотни раз большей, чем скорость камня, выпущенного из пращи Давидом, смертоносным градом осыпали стоявших перед столом мужчин.

Сила, с которой обрушивались на людей сокровища, оказалась столь велика, что от неё не спасали ни шлемы, ни кольчуги, алмазы, рубины и смарагды, безанты и динары прошивали сталь, словно тонкую кожу, а в не покрытые железом части тел и вовсе входили, будто нож в тёплое масло.

— Ну что, честно я всё разделил? — спрашивал старик у обезображенных взрывом мертвецов, у стонавших раненых. — Честно?! — хохотал он и, приплясывая по комнате, вновь повторял: — Честно?! Честно?! Честно?!

Немногим из полутора десятков воинов посчастливилось выбраться из кровавой мясорубки. Обожжённые и израненные они выползали на лестницу, крича своим товарищам только одно:

—Дьявол! Там дьявол! Разверзлись врата адовы! Бегите! Бегите скорее! Спасайтесь! Спасайте ваши души! Пришёл враг рода человеческого! Конец света настаёт!

А в старика тамплиера словно бы и в самом деле вселился бес. Он и не думал, воспользовавшись плодами своей победы, искать спасения в бегстве, хотя мог бы уйти отсюда тем же путём, которым всего чуть более получаса тому назад покинули осаждённый дом его слуга и оруженосец.

Невзирая на почтенный возраст, брат Жослен и не думал завершать свою дьявольскую пляску. Напротив, видимо, для того, чтобы сделать своё жилище более похожим на владения князя тьмы, он стал хватать валявшиеся повсюду факелы и с дикими возгласами метать их прямо в свои колбы и прочие сосуды, занимавшие всё пространство у самой дальней стены.

Звенело, разбиваясь, стекло, жидкости и порошки рассыпались и разливались повсюду, с шипением и рычанием вспыхивая одни жёлтым, другие красным или голубым пламенем. Вскоре огонь царствовал повсюду; его ручейки потекли по полу, достигая ног незадачливого мстителя Баграма. Сапоги и штаны киликийца задымились, а другие огненные струйки уже охватывали изувеченное, лишённое рук и головы тело Васила.

Старик же, выкидывая немыслимые коленца, скакал по комнате, его белый плащ развевался, точно флаг победителя. Пламя просто не могло упустить столь лакомый кусочек. И вот уже сам виновник всего дьявольского буйства превратился в огромный факел. Дикий хохот командора заглушал рёв набиравшего силу пламени и страшные стоны заживо поджаривавшихся в своих доспехах раненых воинов.

IV

Несколькими минутами раньше оба юноши, которым по воле их господина была не только дарована жизнь, но и обеспечена возможность безбедного существования в какой-нибудь более благополучной земле, закончили свой утомительный и — чего греха таить? — страшный переход.

Они и сами не верили, что сумели выбраться на улицу. Кто же знал, где и как заканчивался длинный, извилистый, ужасно узкий и тесный туннель? Иной раз двигаться удавалось только на четвереньках, а в одном месте и вовсе пришлось ползти добрых пять-шесть туазов[17], показавшихся молодым людям длиной в добрую милю.

Но вот, наконец, Филипп, двигавшийся впереди, воскликнул:

— Всё, дальше идти некуда!

— Что? — не понял Андрэ и, сплёвывая уже не в первый раз набившуюся в рот землю, повторил: — Как некуда? Мы что, в тупике?

— Не знаю, — пробурчал оруженосец, которого всё сильнее раздражал пугливый слуга. Говоря по правде, юный тамплиер и сам с трудом превозмогал страх: одно дело погибнуть в бою с оружием в руках, другое — задохнуться в мрачном тоннеле. — Жан говорил, что выход есть.

— Откуда это ему известно?

— Он дошёл до конца... — начал Филипп, но спутник резко оборвал его:

— Ты что, хочешь, чтобы я поверил, будто такой буйвол смог протиснуться через этот проклятый лаз? Не болтай ерунды!

Оруженосец спорить не стал. Что тут скажешь? Как ни крути, этому трусу не откажешь в сообразительности, теперь-то Филипп и сам понимал абсурдность своего заявления. Однако в планы господина ни в кое случае не могла входить гибель его посланцев. А значит, он знал, куда отправлял их, допустить противоположного молодой человек просто не мог. Его вообще отличала от спутника прямота и бесстрашие, свойственные большинству рыцарей и юных оруженосцев.

Жослен не случайно выбрал для исполнения задуманного им дела двух довольно разных людей: трусливого Андрэ и смелого Филиппа, надеясь, что безрассудство и неумение обдумывать последствия собственных поступков одного компенсируется осторожностью и расчётливостью другого. Он от всей души желал юношам беспрепятственно добраться до Европы и выполнить поручение, которое он дал им. Молодые люди и представить себе не могли, насколько важным казалось оно ему. И уж ни в коем случае не поверили бы, если бы кто-нибудь рассказал им, что их старый господин самолично, дабы убедиться в его надёжности, проделал путь из подвала собственного дома до руин квартала, где ютились нищие, а именно там и заканчивался туннель длиной не менее чем в полсотни туазов, прорытый добрых два века назад.

Да и, говоря откровенно, рассказывать было некому, единственный свидетель этого, Жан, успел лишь походя шепнуть Филиппу про подземный ход. Здоровяк, несомненно, со временем выдал бы товарищу тайну, но... господин вовремя позаботился о том, чтобы этого не произошло.

Оруженосец собрался с духом, взял себя в руки и спокойно ощупал всё, что его окружало. Факел, который они с собой захватили, давным-давно погас, и нельзя сказать, что отсутствие света прибавляло юношам храбрости.

— Есть! — закричал Филипп, когда почувствовал, как подался под его рукой грубо сколоченный потолок из неровных шероховатых досок. — Мы спасены!

Произнеся это слово, он как раз и высказал то, что во время их короткого путешествия более всего волновало обоих. Именно спасены, потому что трудно представить себе что-нибудь менее приятное, чем перспектива оказаться заживо погребёнными в мрачном подземелье.

Оказавшись наверху, они в первые минуты испытали такой прилив счастья, такую радость, что не сразу обрели способность двигаться дальше. А двигаться было необходимо, кто мог знать, какие гнусные типы притаились в зловонных пастях полуразрушенных зданий? Кто мог поручиться, что в головах нищих не вызревали планы поживиться за счёт случайно забредших в их жутковатый квартал молодых людей? Что взбредёт на ум подобным, лишь внешне напоминавшим человеческие создания существам, ведь терять им нечего, кроме своей жалкой жизни? Их не всегда остановит и добрый клинок.

Все эти мысли тревожили Филиппа, пока юноша, не выпуская рукояти меча, внимательно оглядывался по сторонам. Оружие, священный металл, вот чему более всего доверял юный сержан Храма. Он напрягал глаза, надеясь заметить злоумышленников