раньше, чем они, пользуясь темнотой, решатся обнаружить свои нечистые намерения. Тогда уж не зевай!

Однако было похоже, что даже и преступники предпочитают грабить в других, более пристойных местах.

Занятый своими мыслями, Филипп совсем забыл о своём товарище, да и чего беспокоиться, если кошель-то у тебя на поясе? Уж кто-кто, а Андрэ по собственной воле от денег не сбежит. Да и зачем ему сбегать? Первое препятствие они с честью преодолели, теперь оставалось найти гостиницу и, дождавшись в ней утра, отправиться в гавань Сен-Симеон. До неё примерно четыре лье[18] пути в сторону моря, то есть на запад, столько же, но в уже северном направлении, до так называемых Сирийских Ворот, на страже которых стоит злополучный замок Бахрас.

И замку, и самой Антиохии, городу, где оба юноши родились и прожили один пятнадцать, другой девятнадцать лет, навеки предстоит остаться в прошлом, а в будущем... в будущем их ждал неведомый мир. Им предстояло открыть для себя мать Европу, откуда что ни год приходили на Восток корабли, привозившие романтиков, искателей приключений или же любителей лёгкой наживы. Одни возвращались обратно, другие оседали в христианской Сирии, в Палестине и Галилее, иным удавалось разбогатеть, но большинству предстояло кануть в небытие, и кости их, обглоданные шакалами и омытые обильными зимними ливнями, высушенные щедрым солнцем Леванта, белели повсюду, где находила неугомонных скитальцев смерть.

— Андрэ, — позвал оруженосец, поворачиваясь в ту сторону, где, как думал он, находился его товарищ. Трусливый слуга — не самая лучшая компания, но, кто знает, сколько ещё времени предстоит им провести вместе? Придётся притерпеться, а может быть, даже и подружиться; чего только не бывает? — Андрэ? Что ты...

Рука Филиппа сама потянула из ножен меч.

Всё верно рассчитавший старик Жослен ошибся в двух вещах: не слишком-то утруждая себя наблюдением за жалким изданием, маленьким человечком, каким, несомненно, являлся слуга, командор переоценил его преданность и недооценил его же жадность. Андрэ вовсе не собирался ни выполнять поручение, данное ему господином, ни становиться товарищем мечтательного и благородного Филиппа.

Пока оба они ползли по туннелю, мужества слуги едва хватало, чтобы не закричать и, приникнув к земле, навеки не остаться лежать на ней, доедаемым животным страхом и крысами, которые нет-нет да и давали о себе знать, сверкая из темноты маленькими жёлтенькими глазками. Но, едва оказавшись на воздухе, он куда скорее, чем оруженосец, пришёл в себя и решил действовать, рассудив, что более удобный случай завладеть тугим кожаным кошелём ему вряд ли представится. <ная, что Филипп ни за что на свете не отдаст его, пока жив, и понимая так же, что, несмотря на разницу в возрасте, в честной схватке с оруженосцем ему не выстоять, Андрэ лишь ждал удобного случая избавиться от товарища.

Пустырь — милое дело! Лучше и придумать нельзя. Даже если труп обнаружат, кто будет искать убийцу сержана, пусть даже и служившего Храму? Нечего беспокоиться! Убийство спишут на нищих. Он же в любом случае к тому времени будет вне пределов Утремера.

Обычная рыцарская кольчуга — добрая защита от рубящих ударов, от копья и стрелы она предохраняет куда хуже. Надёжной преградой на пути кинжала мог стать кованый панцирь. Такие в ту пору ещё только начинали входить в моду в Европе, главным образом в Германии.

Филипп, вероятно, дожил бы до того времени, когда подобное оружейное новшество получило бы достаточно широкое распространение на Западе. Кто знает, возможно, не раз и не два пришлось бы ему, закованному с головы до пят в кованые латы, устремиться на врага?

Между тем ему не только не довелось увидеть дальние с фаны, о которых он уже мечтал, ему не удалось даже дожить до следующего утра. Трусливый слуга, избранный ему в напарники господином, вложив в удар всю силу, вонзил кинжал в бок пятнадцатилетнему оруженосцу.

— Предатель... — прохрипел Филипп, разжимая пальцы и роняя меч. — Будь прок...

Юноша не договорил слов проклятия. Его безжизненное тело рухнуло на землю, туда, куда упало оружие, в которое он так верил, всецело полагаясь на его мощь.

Убийца, и сам поразившийся собственному хладнокровию, вытер лезвие о чёрное сюрко своей жертвы и ловко срезал с пояса мертвеца вожделенный кошель. Андрэ огляделся по сторонам и хотел было уже уйти, как вдруг взгляд его упал на ковчежец старого господина. Слуга, как и большинство трусов, имел склонность к суеверию и, зная о занятиях старого храмовника, не решился бросить его труд.

«Утоплю его в море, — подумал Андрэ. — А может быть, встречу какого-нибудь монаха и отдам эту писанину ему. Пусть разбирается, а то что оно мне? Грамоте-то ведь не учен».

Подхватив ларец, внезапно, чудесным образом разбогатевший слуга зашагал прочь, стараясь как можно скорее удалиться от места преступления. Спеша к гостинице, он увидел зарево пожара, полыхавшего как раз в том месте, где находился дом, из которого он так благополучно улизнул.

Радость наполнила сердце Андрэ, заставив его на некоторое время забыть о реальности.

— Эй, человек! — раздалось совсем рядом. — Помоги нуждающемуся! Брось хоть медяк воину, лишившемуся ноги в битвах с неверными! Господь вознаградит тебя за доброту!

Андрэ резко обернулся; совсем рядом стоял одетый в лохмотья старик, опиравшийся на самодельный костыль. Оружия, как показалось слуге, при нищем не было. Это вернуло юноше немедленно улетучившееся самообладание.

— Пошёл прочь, побирушка! — закричал Андрэ. — Стану я подавать всякому пьянице! Ступай своей дорогой!

Молодой человек зашагал дальше, как вдруг прямо перед ним выросла чья-то тёмная тень.

— Подайте убогому от щедрот ваших, — заблеял некто, чьего лица слуга не видел. — Сжальтесь, господин. Бог не оставит вас за вашу доброту. Помогите увечному, пострадавшему за братию свою...

— Прочь!

— Не гоните меня, господин, — взмолился нищий. — Я полной мерой претерпел от врагов Господа нашего, неверных сарацин. Безбожники выкололи мне глаза. Но я вижу сердцем, у вас добрая душа, не прогоняйте меня, господин...

— Прочь!

Андрэ чувствовал, что не должен позволить нищим остановить себя. Слепой, безногий, но сколько их тут ещё? Облепят со всех сторон, не отцепятся, и пока до нитки не оберут, не отвяжутся. Потом ищи свищи того, кто стырил кошель!

Но не успел слуга подумать так, как самые худшие его опасения начали сбываться.

— Помогите убогому! — заскрипел кто-то третий противным голосом. — Не оставьте несчастного инвалида, лишившегося рук на полях сражений с неверными. Не дайте погибнуть страдальцу за веру!

— Не