король Иерусалима Бальдуэн Первый, отправившийся вслед за старшими братьями, Годфруа Бульонским и Юсташем, или же Боэмунд Отрантский, получивший в наследство от отца лишь небольшую территорию на юге Италии («каблук» от «сапожка»), гордо именовавшуюся княжеством. Такие «графы» мечтали о землях на Востоке.

Графство Эдесское «само» отдалось в руки Бальдуэна. Жители требовали защитника, а престарелый правитель сказочного города не мог уже должным образом выполнять эту роль, и ему пришлось усыновить молодого честолюбивого «графа». Выполнив тем самым свою историческую миссию, старик вскоре погиб. Бальдуэн стал уже настоящим графом, а по смерти старшего брата, Годфруа Бульонского, и королём Иерусалима. Головокружительная карьера для человека, не имевшего ещё вчера в кошельке лишнего денье, не правда ли?

Оккупированная турками за двенадцать лет до вторжения франков Антиохия сопротивлялась новым завоевателям более семи месяцев, но в ночь со 2 на 3 июня 1098 года армянский ренегат (богатый оружейник, ранее перешедший в ислам и принявший имя Фируз) помог небольшому отряду Боэмунда Отрантского пробраться в башню Двух Сестёр. Утром огромный город, окружённый высокой стеной длиною в десять миль с четырьмя сотнями башен, оказался в руках христиан.

Резня длилась три дня.

Эмира Антиохии, Аги-Азьяна, захватили армянские лесорубы, которые продали Боэмунду голову несчастного (он выпал из седла во время бегства по горной дороге), его саблю и перевязь с ножнами всего за сто восемьдесят золотых. Когда самому Боэмунду, спустя недолгое время, «посчастливилось» угодить в засаду и попасть в плен к эмиру Себастии, доброхоты князя заплатили за его свободу сто тысяч золотых! (К слову заметим, базилевс Алексей предлагал вдвое больше, но турки уж больно не любили его и заявили, надо думать, что-нибудь вроде знаменитого: «Торг здесь неуместен!»)

Нет, едва основанное государство не погибло из-за неприятности, случившейся с его правителем: по счастью, в ту пору у франков Антиохии не ощущалось недостатка как в людских резервах, так и в сильных и умных вождях. Однако, несмотря на то, что княжество не понесло серьёзных территориальных потерь, миф о непобедимости Боэмунда оказался развеян. Между тем граждане самого мощного в ту пору государства латинян на Востоке не унывали и даже не слишком спешили выполнять из неволи своего господина. Они отнюдь не чувствовали себя беззащитными, так как пока лишённый свободы Боэмунд от скуки заводил интрижки с жёнами эмира, когда тот отлучался из дома, чтобы повоевать с соседями, княжеством управлял достойный выученик — племянник князя. Жизнь сама выдвинула одного из самых замечательных деятелей своего времени Танкреда д’Отвилля, двадцатичетырёхлетнего внука герцога Гвискара[20].

Вот ещё один пример блистательной карьеры, когда бесперспективный, как сказали бы мы теперь, юноша (он был всего лишь сыном дочери Роберта Гвискара) за счёт своих талантов и удачи (а как же без неё?) добрался до самых вершин социальной лестницы. Танкред не стал героем Европы, как его дядя, не удостоился королевского титула, подобно его товарищу-крестоносцу Бальдуэну, он носил титул князя Галилейского и, скромно именуясь регентом, практически безраздельно правил государством Боэмунда в течение двенадцати лет, вплоть до своей смерти в 1112 году.

Славные имена крестоносцев первого поколения, таких, как Боэмунд и Танкред, вообще очень часто вызывали ужас в сердцах их современников — турок и арабов. Но Танкред умер молодым, всего на год пережив дядю, скончавшегося в Италии в возрасте приблизительно шестидесяти лет.

Как ни печально сознавать это, но повесть наша не о героических временах Первого похода. Боэмунд Отрантский и Танкред д’Отвилль, Бальдуэн Булоньский и Бальдуэн дю Бург или Жослен де Куртенэ — Тель-Баширский Волк, второй граф Эдесский, все они ушли, уступили своё место сыновьям, племянникам или другим родичам. Само по себе это естественно и понятно, но и досадно: прежде всего потому, что не было уже в тех, новых властителях наследия великих первых пилигримов былой славы. Новые правители Утремера, в большинстве своём увидевшие свет под жарким солнцем Леванта, приобрели богатые изобильные земли не силою меча, но вследствие взошедшей над ними счастливой звезды, по праву рождения или же по завещанию бездетных родственников. С опаской и недоверием смотрели они на пришельцев с далёкого и неведомого им Запада, паломников новой волны, как выразились бы мы теперь. Нет, не простоять бы воздвигнутому латинянами Левантийскому царству столь долго, не удержаться бы ему и половины того срока, что продержалось оно в Святой Земле, если бы не новые пилигримы, молодые и неукротимые, жадные до добычи, неистовые в битве, удачливые на ловах и расточительные на пирах. О таком вот юном искателе счастья, что восемь с половиной столетий назад пришёл на Восток, чтобы сражаться с ордами Вавилона, побеждать их и завоёвывать мир именем Христа, и пойдёт речь в нашем рассказе.

Звался этот юноша Ренольдом из Шатийона.

Frère аи seigneur de Gien-sur-Loire... N'étoit pas mout riche horn, — брат сеньора Жьена-на-Луаре (Жиана), совсем не богатый человек, так отозвался о нём современник-летописец, но haus horn et bans chevaliers — благородный человек и храбрый рыцарь, наш герой отправился в вооружённое паломничество в свите молодого короля Франции, Людовика Седьмого. Ренольд де Шатийон прибыл в Левант, чтобы прожить там почти сорок лет и навсегда вписать своё имя в историю. Антиохия стала первым городом, который он увидел и который поразил и околдовал его. Здесь нашему герою суждено было испытать свой первый настоящий триумф и первое же настоящее и сокрушительное падение.

Он родился во Франции, но большую часть жизни провёл на Ближнем Востоке, где и умер в возрасте шестидесяти лет. Произошло это в ХII веке. В те давние времена мир был совсем иным, центром его считался Священный Город Иерусалим, самым большим и самым богатым городом Европы — Константинополь, столица Византийской империи. Ей, недавно оправившейся от смут, ещё предстояло пережить пик своего могущества при базилевсе Мануиле. Властители государств франков в Леванте были сильны если и не духом, так хоть оружием своим, ещё удавалось правителям поддерживать хрупкий мир между вассалами, и башни древней Антиохии ещё гордо высились на высоких склонах Сильфиуса.

Те, кто жили тогда, любили, воевали, строили города и разрушали их, ещё не умерли; их души, как, впрочем, и имена большинства из них, не успели пока что бесследно истаять в непроглядной мгле веков. Они, люди эти, ещё молоды и им ещё только предстоит, прежде чем состарятся они, совершить много поступков, как благородных, так и подлых, словом, прожить жизнь. Следовательно, и для нас наступает пора взглянуть на них поближе, задуматься о том, как жили они, что чувствовали? Постараемся представить себе это,